О`Санчес - Суть острова. Книга 2

— Какие еще семечки? Где вы видели у меня семечки? Что за… И вообще, я не собираюсь существовать так долго. А вам, Сигорд, зачем вам нужны десять тысяч лет жизни?

— Ну… Скорее всего, я раньше управлюсь с этим делом… Но разговор у нас начался с потребности в деньгах… Так вот, я — собираю на мечту, что называется, чтобы мне на мечту с лихвой хватило, с запасом, и мне, и вам, и потомкам нашим. А семечки — обычные, господин Яблонски, огуречные, помидорные… какие еще бывают?.. тыквенные.

Дальше отец в очередной раз стал распространяться по поводу осенившей его идеи: покупки и владения островом, где-нибудь в Тихом океане, поближе к тропикам, но без проливных дождей и проказы. И чтобы он этим островом владел не как богатый землевладелец владеет своей частной собственностью, подчиненный всем законам страны, в юрисдикции которой лежит его имение, а чтобы владение было безраздельным, собственным, без оглядки на государство-сюзерен, этакий князек, сам глава тропического островного государства… Что ж, идея пустая, но забавная, и при его финансовых возможностях — не такая уж и безнадежная. И уж во всяком случае — не хуже моего виртуального города, который я чуть ли ни десятилетиями уже грожусь создать, да все как-то не соберусь.

В человеке, в душе его, всегда что-то такое подспудное копится, копится, и накапливается, и наваливается сверху… И однажды один удар грома, или одна снежинка, или неловкое слово — страгивают всю лавину с места, и жизнь коренным образом меняет свои очертания…

Все началось накануне вечером, на работе, у меня в кабинете. Время восемь пополудни, подневольный народ разбежался кто куда с рабочих мест, а господа плантаторы из числа начальников отделов и высшего руководства фирмы — все еще суетятся в своих кабинетах, что-то такое судьбоносное вершат… И я пыхчу за письменным столом в собственном кабинете, и Мелисса, секретарша моя, тоже неподалеку. Она из тех подневольных, кому приходится болтаться на сверхурочной работе, словно плантатору, а получать — на уровне простых смертных сотрудников «Совы». Есть такой сорт трудяг, и ведь не увольняются!

Мелисса ищет что-то в нижних ящиках шкафа, низко наклонившись и выпятив прямо в мою сторону увесистый зад. А ведь я так ни разу за все годы нашей совместной работы этот зад не ущипнул, не погладил, не шлепнул по нему, хотя сто раз хотелось. Не для разврата, а так… сам не знаю для чего… Зад внушительный, мощный, юбка хотя и просторная, но — обтягивает, дает топографическое представление… И вдруг в голове моей рождается нечто вроде ретроспективного анализа, пока еще чисто умозрительного: когда я в последний раз был с женщиной? Сколько я без секса живу, месяц, два месяца, три месяца?.. Четыре, больше? Ни фига себе! И главное — ноль желания! Такой вот странный эффект: обязательный утренний стояк и нерегулярные поллюции — отдельно, а желание, вернее, отсутствие желания сексуальных отношений — отдельно…

Умозрительный анализ вдруг сменился немедленной эрекцией, а та потребовала от меня немедленных же действий… Я говорю: видимо у меня что-то с башкой не совсем то: встал и пошел, как сомнамбула, к Мелиссе, подошел и обеими руками сжимаю, точнее пытаюсь сжать ее ягодицы… А они мягкие, пышные, но по хорошему мягкие, без дряблости. Мелисса ойкнула, зашевелила головой и руками, а выпрямиться не может, потому что я ее голову как бы в недра шкафа притиснул, руками она опирается, пытаясь равновесие сохранить… Дверь в кабинет плотно закрыта, но отнюдь не на ключ, — заходи, любуйся на кабинетные работы! В меня можно было из пушки в упор стрелять, пульс мой ни на секунду бы не участился. То же самое и ягодицы, я хладною рукой задираю Мелиссе юбку, сдираю вниз колготки с трусами, расстегиваю себе брюки и ей засаживаю, чуть ли ни с маху, глубоко-преглубоко, и все это как робот, без учащенного дыхания, не прислушиваясь к ее испуганным попыткам как-то повлиять на ситуацию… Честно говоря, не помню, сколько я ее так трахал, и было ли мне приятно, помню только, что кончил не в нее, а на пол, сообразил выйти в последнее мгновение… Да, так все и было в тот вечер… Брюки я застегнул и сел на край стола, и молчу. А она опустилась на пол и там плачет, в голос, но негромко… И дальше что?

— Зачем вы… так со мной…

— Не знаю, Мелисса. Я полностью виноват и… Не буду ни перед кем ни врать, не отпираться… Я по-свински поступил, как последняя сволочь. Ты в полном праве обратиться… Что… Почему ты головой качаешь?

— Я… не стану жаловаться. Просто обещайте, что не будете так больше делать. И все. Только не нарушайте обещание, пока я у вас работаю.

— Почему ты так говоришь? Ведь я… обидел тебя, был неправ. Будь я проклят.

— Я отвечу. Но вы обещаете, что больше не станете меня… принуждать?.. Иначе мне придется уволиться с завтрашнего дня.

— Обещаю. Так почему ты хочешь меня простить?

— Потому что мне вас очень жалко. Отвернитесь, пожалуйста, я приведу себя в порядок. Хотите, я приготовлю кофе? Вам в таком растрепанном виде нельзя выходить из кабинета.

— Приготовь. И себе тоже. — Я согласился, в полном отупении и обалдении от самого себя и от услышанного. Что за чепуха такая? Как же так? Я как последняя сволочь… можно считать, что изнасиловал ее, даже если учесть, что Мелисса всегда на меня поглядывала не просто как на своего начальника… Да, я подверг ее унижению, взял и поимел, без единого ласкового слова и жеста, чуть ли ни как сексуальную урну… А ведь она живой и разумный человек, жена и мать… Я вторгся по-наглому в ее семью, в ее интимный мир, топтался внутри его, не помышляя ни о любви, ни о страсти, ни даже о каком-то адюльтерном продолжении, просто взял и… Я начальник — она подчиненная. Захотел — отпустил пораньше, захотел — задержал подольше, захотел — одну сумму премиальных подписал, перерешил — иную нарисовал… А теперь вот — захотел и раком поставил в самом прямом смысле этого слова… И после всего этого — она меня жалеет! Она — меня! Своего удалого начальника, который моложе ее, эксплуатирует ее, и получает в пять раз больше! Грязную свинью, мерзавца, который за все время работы не удосужился по плечику ее погладить, в щечку поцеловать, а вместо этого… И после всего этого… Она меня жалеет! Ей меня очень жалко!.. Она — святая бабская доброта, на которой мир держится, но я — до чего я докатился. Нет, нет, нет, нет, все, так больше нельзя, лавина стронулась с места… Я выпил кофе и не сразу заметил даже, что пил его один, что Мелисса не послушала моего предложения и себе не заваривала. Ничего, ничего, ей сегодня можно меня не слушаться, хорошо хоть не убила. Я бы на ее месте…

— Мелисса, спасибо тебе за кофе… и вообще. Тебя подвезти до дому?

— Нет, что вы, я сегодня сама на моторе… завтра как обычно?