Сётаро Ясуока - Одинокий остров

– Странно, обыкновенно окинавский рис совершенно безвкусный, а этот просто отменный. На Исигаки, должно быть, его привозят из Японии, – заметил С.

– Вряд ли, просто вы проголодались. Уже третий час, -улыбнулся О.

– Да уж, старуха из лавки наговорила нам небылиц про Ириомотэ. «Уж коли людей там встретите, так и выпить найдется», – повторил я, вспомнив ее косой взгляд.

Теперь я понял, что в ее вызывающем тоне крылось недоумение: «Неужели не знаете, что на Ириомотэ почти нет жителей?» На рюкюском диалекте название острова означает «заход солнца». А в более широком смысле – «кладбище светила». Не исключено, что предков старухи когда-то силком переселили в эту глухомань и местные названия – Хиракубо, Фунакоси, Носо-ко – для нее не просто географические имена, а символы смерти и опасности.

Господин О. спел нам песню о человеке, которого насильно переселили с острова Куродзима, расположенного на востоке от Ириомотэ, на Носоко:

– Такие песни есть и на островах Яэяма, – сказал О., взглянув на своего родственника. – В былые времена на отдаленные острова отправляли не только на поселение. С Окинавы приходили и правительственные указы. Как в песне, «с Окинавы на Микои» и дальше.

Я не знал, как вести себя. Вряд ли господин О. решил съязвить насчет своего родича с Окинавы. Среди нас только директор фирмы и я были из Центральной Японии, метрополии, когда-то угнетавшей население Ркжю. Но директор и господин О. – коллеги по службе, а вот я был совершенно посторонним человеком, может, шпилька предназначалась мне, подумал я.

– Вы все знаете песню «Асадоя судзи». Родилась она на острове Такэтоми, – сказал господин О. – У лавочника Асадоя была дочь-красавица Кояман. Ее полюбил приказчик, но девушка отказала ему, потому что гнушалась людьми низшего сословия. Посрамленный молодой человек уехал в чужие края. Заманил там девушку, привез ее на Такэтоми и соблазнил ее в отместку гордячке из лавки.

Видимо, существовало неравенство не только между Рюкю и Центральной Японией, но и внутри самого архипелага – между самым большим островом Окинава и остальными, поменьше. Даже самые крошечные островки соперничали друг с другом. Традиционное соперничество отразилось в песнях и шутках, которые часто поднимают на смех соседей с более мелких островов. Признаться, я совершенно не понял иронии песни о красавице из лавки, хотя мне втолковывали каждое слово. Например, я не могу оценить первой строфы, в которой говорится о несравненной прелести девушки. Мне она кажется вполне серьезной, а местные жители воспринимают ее как юмористическую.

– Я запомнил с детских лет: у нас на Такэтоми не было ни воров, ни бандитов, да и вообще людей, славившихся дурным поведением. Полицейские изнывали от скуки. Стоило кому-нибудь проштрафиться, как ему тут же вешали на шею деревянную табличку с надписью: «Признаю свою вину и прошу прощения». Несчастные ходили с этими табличками, как собаки с ошейниками, хотя последние на улице в таком виде у нас не появлялись. Однажды подозрение в проступке пало на меня, а я не стал оправдываться, молча носил табличку позора. К счастью, выяснилось, что это недоразумение, и все мне очень сочувствовали. Да, всякое случалось. Покаянные таблички оставались и после войны, вплоть до 1950 года. Когда их отменили, жители острова собрали все таблички и сожгли. А жаль, надо было бы оставить хотя бы одну, на память. А тогда у громадного костра никто и не подумал об этом.

Господин О. говорил не о лучших временах своей жизни, но ни в голосе, ни в лице его не проскользнуло злобы – скорее, он вспоминал былое с нежностью. Его рассказ так увлек меня, что я забыл спросить, были ли в ходу публичные покаяния только на Такэтоми или на всех островах. На Окинаве я не слыхал об этом обычае, значит, он существовал лишь на Такэтоми и островах Сакисима. В таком случае покаянные таблички, видимо, отголоски владычества Окинавы над остальными островами архипелага.

В юго-западной части Ириомотэ можно увидеть следы заброшенных поселений, но мы туда не поехали, потому что устали, да и не хотелось снова трястись по бездорожью. Больше всего я мечтал о том, чтобы поскорее вернуться на пристань и разузнать о рейсе до Исигаки. Честно говоря, путешествие под проливным дождем уже изрядно наскучило.

Со времен Мэйдзи население на Ириомотэ сократилось, но он не обезлюдел, В западной части была шахта, где до конца войны добывали уголь. Рабочих привозили сюда из Центральной Японии, соблазняя красочными фото пандановых рощ [xiv], ананасовых плантаций, на которых Ириомотэ выглядел райским уголком вроде Гавайских островов. Могу вообразить их чувство в тот момент, когда они ступали на эту землю. Думаю, ими владела единственная мысль – поскорее сбежать отсюда. Признаться, даже мне было как-то не по себе на этом крохотном островке, хотелось почувствовать более надежную почву под ногами. Мы подъехали к побережью Сирахама, знаменитому своим искрящимся песком. В ясный день он сверкает так, что кажется, будто он усеян звездами. Но, стоя на берегу под проливным дождем, я думал только о том, как бы сегодня вернуться на Исигаки.

Автомобильная дорога здесь кончалась, поэтому до пристани предстояло добираться через джунгли. В сухую погоду это было бы приятно, но почва здесь глинистая – стоило съехать с шоссе, как колеса сразу же забуксовали. Нам то и дело приходилось толкать машину, и мы извозились в глине по колено. Оставив попытки проехать через джунгли, мы вернулись прежним путем на север, а потом вдоль восточного побережья спустились на юг.

Когда мы добрались до местечка Фуруми, уже начало смеркаться. Господин О. притормозил: навстречу нам катилась крестьянская повозка, запряженная буйволом. В сизоватом от дождя воздухе она казалась миражем – точно появилась из далекой деревни Юго-Восточной Азии. Мы поравнялись с повозкой, и О., опустив стекло, крикнул:

– Э-эй! Доброго вам здоровья! Везу столичных гостей в гавань, но неизвестно, отправится ли сегодня пароход до Исигаки. Если нет, не приютите ли на ночь четверых?

– Это можно. В любое время милости просим, – отозвался крестьянин.

Мы поехали дальше, и господин О., обернувшись к нам, пояснил, что крестьянин доводится ему родственником. Сам он живет на совсем маленьком островке, который мы видели с берега, а поле его – на Ириомотэ.

– Приезжает с другого острова? – удивился я.

– Да, одно название, что остров. Море-то между ним и Ириомотэ по щиколотку. Прямо на повозке переезжает через отмель – и дома.