Колин Таброн - К последнему городу

Повар приготовил обед во всеми покинутой школе, а Роберт, Камилла и Луи уселись на грубо сколоченные скамьи за такие же грубые столы. Из щелей в тростниковой крыше в комнату падали насекомые. Франциско стало плохо, и он отправился в свою палатку, а Жозиан вновь поглотила лихорадка.

Луи в отчаянии сказал:

– Она не хочет есть. От нее уже почти ничего не осталось.

И подумал: «Это и неудивительно, с такой-то отвратительной едой». А их личные запасы уже подошли к концу. Это оказалось вовсе не одно из обычных недомоганий, мучивших ее, как он сначала думал, а нечто конвульсивное и тревожное.

Именно Камилла в конце концов огласила то, о чем они все молча думали:

– А вам не кажется, что это может быть малярией?

Проводник покачал головой:

– В этих землях нет малярии.

Но Луи сказал:

– Три недели назад мы путешествовали по верхней Амазонке, к Тамбопата. Повсюду были целые тучи москитов. Может быть, там она ее и подхватила.

– А вы принимали нужные лекарства?

– Разумеется, принимали.

Роберт положил свою руку на руку Луи, и сочувствие этого эгоистичного человека зародило в душе Луи подозрения.

– Сейчас она усиленно борется с болезнью, – сказал Роберт. – А инкубационный период должен был занять две недели.

– Но Франциско тоже заболел этим, – вмешалась Камилла.

– Нет, он заболел не этим, – ответил ей проводник. – Он просто упал в обморок. Слишком внезапно. Думаю, у него солнечный удар.

Они немного помолчали. В тишине было слышно, как гниющий тростник падает на утрамбованный земляной пол. Свет свечей, подумал Роберт, искажает их лица, даже лицо Камиллы, и выделяет в лице проводника щеки и глаза инка.

Луи внезапно прервал тишину:

– Я просто хочу забрать ее отсюда.

Теперь, когда они об этом поговорили, они как будто признали реальным факт, что у Жозиан малярия. Им нужно возвращаться.

– Как быстро можно отсюда выбраться?

– Мы можем вернуться в Виткос за два дня и достать там джип, – ответил проводник.

Луи резко отодвинул от себя недоеденный ужин. Забывшись, он закричал:

– Разве нельзя вызвать вертолет?

– Вертолет? – Проводник безжалостно расхохотался. – Оглянитесь вокруг!

Несмотря на все дни, проведенные в этих горах, подумал проводник, бельгиец все еще живет в мире электронной почты и аэропортов. Эти испорченные цивилизацией людишки. Как глупо он выглядит в расшитых домашних тапочках!

Он сказал:

– От нас до Вилкабамбы один день пути. Оттуда, еще через день, мы достигнем деревни. Может быть, в ней даже есть телефон. А на следующий день машина может доставить нас к мощеной дороге у Килабамбы.

– У Килабамбы? А там есть больница?

– Если и есть, то я никогда о ней не слышал. Но в любом случае малярию почти невозможно вылечить.

Проводник казался таким враждебным, таким безропотно смирившимся с болезнью Жозиан, что Камилла решила, он думает о Старых Богах, о том, что его предки пожирают ее.

– Еще три дня? Целых три дня? – Луи резко поднялся и тяжело пошел к своей палатке.

Воздух внутри был полон отвратительных запахов тропического леса: влага, собиравшаяся под брезентовым полотнищем на полу, покрыла все тонкой пленкой, пропитала всю одежду. Жозиан вырвало на брезент рядом с ней. Она посмотрела на него горячими, испуганными глазами. Он сказал ей, что нет никакой разницы: идти вперед, к Вилкабамбе, или возвращаться назад, к Виткосу.

Она слабо улыбнулась, как бы извиняясь за то, что испачкала пол, а также за то, что все получилось так неудачно:

– Je veux arriver a Vilcabamba [36].

Камилла проснулась оттого, что ей в глаза светил свет. Его источником оказался молодой месяц, повисший в темном небе. Камилле показалось, что она слышала какой-то тихий шум; но ветра не было, а Роберт, лежащий рядом, дышал ровно и тихо. Она выбралась из спального мешка, надела хлопковый халат и прислушалась. Звук был похож на тихий плач или завывание. Может быть, это выло какое-то животное.

Снаружи ее голые ноги погрузились в густую траву, разросшуюся там, где некогда была деревенская площадка для игр. Камилла постояла, вслушиваясь в теплую ночь. По обе стороны от нее стояли другие палатки, и ни в одной из них не горел свет. Она снова услышала этот плач, на этот раз перемешанный с шелестом воды в реке. Проходя через площадку, она все смотрела себе под ноги, в траву, опасаясь, не водятся ли тут змеи. Дойдя до палатки Франциско, Камилла нагнулась и заглянула внутрь через москитную сетку на входе. Теперь его стоны не отличались от тех, которые обычно издают во сне, но она слышала, как он переворачивается с боку на бок.

Когда Камилла, наклонившись, вошла, что-то ударило ее по щеке. Это оказалось керамическое распятие, висевшее у входа. Франциско лежал, распластавшись под смятой простыней в тусклом свете луны. Она прикоснулась тыльной стороной ладони к его лбу. Он был очень горячим. Камилла порылась в вещах Франциско, ища фляжку, которую он всегда носил с собой, потом обмакнула свой носовой платок в прохладную воду и протерла ему виски. Он пошевелился, как будто это напомнило ему о чем-то, и посмотрел вверх. Но глаза его казались тусклыми. Опустившись рядом с ним на колени, она подумала, что он просто не узнает ее. Он продолжал смотреть на нее, немного испуганно, пока наконец его дыхание не успокоилось.

Она сказала:

– Может, тебе принести что-нибудь болеутоляющее, чтобы перестала болеть голова?

Он ничего не ответил, и она добавила:

– Это я, Камилла.

Франциско попытался сфокусировать взгляд. Его рука метнулась к ней, но тут же снова легла на брезентовый пол. Он сказал:

– Не уходи.

– Я не знаю, чем тебе помочь.

– Просто останься. – Он с трудом приподнялся на спальном мешке. Его голые плечи отчетливо выделялись на фоне простыни, узкие плечи мальчишки.

– Все вокруг кружится, – сказал он.

– У тебя солнечный удар, – но она была не совсем в этом уверена. – Ты слишком долго пробыл на солнце.

– Мне не нужно было делать этого. – Его голос слабел, как будто Франциско погружался в сон. Он пробормотал: – Я вел себя недостойно.

– Ты вел себя очень достойно, – отозвалась Камилла.

Но он не слышал ее. Его следующие слова слились воедино – кажется, он говорил о семинарии, – и он стал корчиться от боли. Она не знала, что ей делать, и поэтому просто положила мокрый платок на его лоб и бережно взяла его голову в свои ладони. Не зная, слышит ли, понимает ли он ее, Камилла все же сказала:

– Сейчас мы успокоимся.

Да, подумал он в бреду, мы выйдем из лунного света к Богоматери, возле семинарии в Пласенсии. Его голова кружилась, он почти терял сознание. Боль прошла. Богоматерь парила в синих одеждах над алтарем. Ангелы возносили ее к небесам. Богоматерь, Приносящая Победу, «Она – твоя покровительница, Франциско», смотрела вниз из-под полуприкрытых век. К нему вернулась его болезнь, его затошнило от собственной беспомощности, похожей на непростительный грех. Если заглянуть под лавки в монастырской столовой, то можно заметить, что на них вырезаны отвратительные слова. Даже здесь.