Джонатан Кэрролл - Деревянное море

— Фрэнни, почему ты никогда нам не рассказывал о Джи-Джи?

Магда этим утром была как никогда хороша, хотя вообще-то красавицей ее не назовешь. То же и Паулина. Я видел двух прекрасных женщин и был счастлив, что живу с ними под одной крышей. Под крышей того самого дома, который в настоящую минуту вполне мог быть окружен космическими пришельцами, если верить этому Беконному Рылу, ухмылявшемуся напротив меня за столом.

Я поднял глаза на Магду, изобретая на ходу мало-мальски достоверную ложь.

— Потому что его родители — сукины дети, и я не хотел иметь с ними ничего общего. Я и о его существовании-то узнал совсем недавно. Да, Джи-Джи, помнишь, ты говорил, что ждешь каких-то гостей ?

Он даже не посмотрел в мою сторону.

— Ну?

— Так придут они сюда или нет?

— Откуда мне знать? Можно еще сиропа?

— Какие такие гости? — всполошилась Магда. — Может, приготовить еще блинчиков?

Джи-Джи помахал вилкой.

— Да так, знакомые ребята в городе.

— В городе ? — прошипел я.

— Это твои друзья, да?

Слова так и выпрыгивали у Паулины из горла: шутка ли — еще дюжина Джи-Джи вот-вот заявятся в дом. Держи карман шире, детка!

— Ну, это скорее знакомые, а никакие не друзья, вы же понимаете.

Магда и Паулина переглянулись, и неожиданно на лицах у обеих расцвели совершенно одинаковые улыбки: нашествие мальчиков!

Все эти его увертки — уж не знаю, какую они цель преследовали, — вывели меня из себя; не мог я больше сидеть сложа руки. Не придумав ничего лучше, я встал и подошел к кухонной раковине. Я выглянул в окно и, к своему облегчению, не увидел во дворе ничего, кроме старых качелей, — никаких тебе пришельцев. Ни одна летающая тарелка пока что не приземлилась на нашем заднем дворе. Я повернул кран и стал смотреть, как серебристая струйка воды стекает в раковину и исчезает в сливном отверстии. Долго она так бежала, пока наконец Магда не спросила, чем это я там занимаюсь.

— Считаю молекулы. — Головы я не поднял. Ощущение было такое, что вот сейчас я окочурюсь.

— Фрэнни…

— Все в порядке, Маг. Не беспокойся обо мне.

Вдруг Джи-Джи сказал:

— Выгляни в окно, дядя Фрэнни.

— Только что туда смотрел.

— А ты еще разок погляди как следует. Осмотри внимательно задний двор.

Я пропустил его слова мимо ушей и продолжал любоваться струей воды, потом выключил ее, потом снова включил, потом еще раз выключил.

Паулина привстала со своего стула.

— Твои друзья пришли, Джи-Джи? Они на заднем дворе?

— Не-а. Я просто хочу, чтобы дядя Фрэн посмотрел — ему это интересно.

Послышался звук отодвигаемого стула. Через секунду Паулина оказалась рядом со мной. Она положила руку мне на плечо и оперлась о него подбородком. Вообще-то ей такие нежности были совсем несвойственны. Я решил, что это она перед Джи-Джи выделывается. Да и бог с ним — мне все равно было приятно чувствовать ее рядом. Я наклонил голову набок — наши виски соприкоснулись.

— Ты хорошо пахнешь.

— Правда?

— Ага. Гвоздикой и горелой листвой.

— Ух ты, здорово сказано, дядя Фрэн. Гвоздика и горелая листва. Мне нравится.

Я повернулся к Джи-Джи. К моему изумлению, он смотрел на меня с истинным восхищением.

— Черт подери, я еще не слышал, чтобы о ком-нибудь так говорили.

— Когда доживешь до моих лет, малыш, ты еще получше придумаешь.

Он усмехнулся, и тут кусок желтоватого блинчика с синей начинкой упал с его вилки. Паулина ущипнула меня за бок.

— Какой ты вредный. Он от чистого сердца сделал тебе комплимент.

— Ты права. Положи снова голову мне на плечо. Это так приятно.

Паулина послушалась. Я еще раз взглянул в окно, проверить, не упустил ли чего минуту назад.

— Куда подевались качели?

— Какие качели? — полусонным голосом пробормотала Паулина.

— Смотрите, смотрите, дядя.

Я уже говорил, что наш дом прежде принадлежал семье моего приятеля детства Сэмюэла Байера. В дальнем углу их двора стояли качели, потихоньку ржавевшие. Люди, у которых я купил этот дом, от них избавились. Но поскольку на наш задний двор сегодня утром вернулись шестидесятые годы, качели оказались на своем привычном месте — рыжие от ржавчины, печально неподвижные. Сколько ребятишек взмывали на них под самые небеса в те счастливые годы, когда мы были детьми. Минуту назад, когда я разглядывал двор, качели были на своем месте в дальнем углу двора. Теперь они исчезли.

— Джи-Джи, что происходит?

— Смотрите-смотрите.

— Мать моя!

— В чем дело, Фрэнни? — забеспокоилась Магда.

— Можно мне еще блинчиков, тетя Магда?

— Конечно, зайчик. Ты не заболел, Фрэнни?

— Нет-нет.

На заднем дворе исчезли уже не только качели. На моих глазах там менялось все, хотя и не так быстро, как при перемотке видеопленки. Но если ты, не отрываясь, несколько секунд смотрел в одну точку, то видел, что все вокруг нее так или иначе меняется. За тем местом, где раньше были качели, стоял деревянный забор. Несколько месяцев назад мы с Джонни Петанглсом потратили все воскресенье, раскрашивая его в кирпичный цвет. В шестидесятые, когда здесь жили Байеры, забор был белый. Он и был белым несколько минут назад, когда перед ним еще стояли старые качели. Теперь они исчезли, а забор сделался зеленым. Постепенно этот цвет сменился на ярко-синий, потом на белый, потом зеленый, но уже другого оттенка, и, наконец, на кирпичный. Когда я покупал дом, забор был белым. Я его покрасил в зеленый цвет того, второго, оттенка и только недавно покрыл его красным. Менялся не только цвет забора — менялись и вещи вокруг него. Первым, что бросилось мне в глаза, был оранжевый цветочный горшок, висевший на какой-то штуковине, похожей на черную вешалку, прикрепленную к вершине забора. Оранжевый горшок на белом заборе. Забор стал из белого зеленым, а горшок исчез. Появился прислоненный к забору и исчез серебристый велосипед «Би-эм-экс». Можете себе представить? Возник и растворился в воздухе коричневый баскетбольный мяч. Желтый трехколесный велосипед с толстыми шинами. Щелк-щелк-щелк — все это появлялось на несколько коротких мгновений, а потом исчезало.

Не в силах оторвать глаза от этого шоу с ускоренной перемоткой, я спросил Паулину, видит ли она тоже.

— Что именно?

— Как там все меняется. — Я ткнул пальцем в окно. — Видишь серебристый велосипед? Смотри: раз — и нет!

Паулина ткнула меня в бок.

— Какой такой велосипед? Что ты несешь?

Я бросил взгляд на Джи-Джи. Он мотнул головой и сказал одними губами:

— Она не видит.

Я разочарованно вздохнул и снова уставился в окно.

— Мать моя!

— Что это ты заладил, Фрэнни?

То и заладил — в течение, может, секунд пяти я видел моего дружка Сэма Байера лет этак пятнадцати, он стоял у забора в чем мать родила и писал. Кажется, я расхохотался и открыл рот, но времени подумать об этом у меня не было, потому что Сэм тут же исчез. На лужайке возник дешевенький надувной бассейн. В нем резвились двое малышей. Резвились-резвились, да и растворились в воздухе.