Брет Эллис - Ниже нуля

– Тебя, Ким.

Ким возвращается в дом, я собираюсь спросить Блер, не хочет ли она уйти, но Спит, все еще куря косяк, подходит с каким-то серфингистом к Димитрию и говорит:

– У Хестона есть отличная кислота.

Серфингист со Спитом смотрят на Блер, подмигивают, она поглаживает мой зад, закуривает сигарету.

– А где Ким? – спрашивает Спит. Димитрий не отвечает, он, бренча на гитаре, уставился в бассейн. Потом смотрит на нас четверых, стоящих вокруг, минуту кажется, что он собирается что-то сказать. Но он ничего не говорит и, вздохнув, опять смотрит на воду.

Подходят молодая актриса с известным режиссером, которого я однажды встречал на вечере у отца Блер, они оценивают расклад и уходят к Ким, только что закончившей говорить по телефону, она сообщает им, что мать в Англии с Мило, и режиссер говорит – последнее, мол, что он слышал, это что она была на Гавайях, а еще может заехать Томас Ногути; когда же актриса и режиссер уходят, Ким подплывает к нам с Блер и говорит, что звонил Джефф.

– Что он сказал? – спрашивает Блер.

– Он мудак. Он в Малибу с каким-то серфингистом, они там зависли в его доме.

– А чего он хотел?

– Пожелать мне счастливого Нового года, – Ким выглядит огорченной.

– Ну, это же замечательно, – с надеждой говорит Блер.

– Он сказал: «С Новым годом, пизда».

Ким закуривает сигарету, бутылка шампанского в ее руке почти пуста. Она едва не плачет, собирается сказать еще что-то, но подходит Спит и говорит, что Мюриэль заперлась в комнате Ким, поэтому Ким, Спит, Блер и я идем в дом, наверх, по коридору, к двери Ким; Ким пытается открыть ее, но та заперта.

– Мюриэль, – зовет она, стучась. Никто не отвечает.

Спит барабанит по двери, потом пинает ее.

– Не разъеби дверь, Спит, – говорит Ким, затем кричит: – Мюриэль, выходи!

Я смотрю на Блер, она выглядит обеспокоенной.

– Как ты думаешь, с ней все нормально?

– Не знаю, – говорит Ким.

– Что она делает? – интересуется Спит.

– Мюриэль? – снова зовет Ким.

Спит, прислонившись к стене, закуривает еще один косяк. Приходит фотограф, снимает нас. Дверь медленно открывается, за ней стоит Мюриэль; похоже, она плакала. Она впускает в комнату Спита, Ким, Блер, фотографа и меня, закрывает дверь, запирает ее.

– Ты как? – спрашивает Ким.

– Со мной все отлично, – говорит она, вытирая лицо.

В комнате темно, только в углах горит пара свечей. Мюриэль садится рядом с одной из них, с ложкой и шприцем, с ваткой, небольшим кусочком сложенной бумажки с коричневатым порошком. В ложке уже есть немного порошка. Мюриэль мочит малюсенький кусочек ваты, кладет его в ложку, затем тычет в ватку иглой и набирает шприц. Закатав рукав, вынимает в темноте ремень и затягивает его выше локтя. Я замечаю дорожку уколов, смотрю на Блер, не отрывающую глаз от руки.

– Что тут происходит? – спрашивает Ким, – Мюриэль, что ты делаешь?

Мюриэль не отвечает, бьет по руке, чтобы найти вену, я смотрю на свою жилетку, меня ведет, оттого что и впрямь похоже, будто Мюриэль пырнули.

Мюриэль берет в руку шприц, Ким шепчет: «Не делай этого», но ее губы дрожат, она возбуждена, я выдавливаю полуулыбку, мне кажется, что она говорит не всерьез, а когда игла входит в руку Мюриэль, Блер встает: «Я ухожу» – и выходит из комнаты. Мюриэль закрывает глаза, шприц медленно наполняется кровью.

Спит говорит:

– Это круто. Фотограф делает кадр.

Когда я закуриваю сигарету, мои руки заметно дрожат.

Мюриэль начинает плакать, Ким гладит ее по голове, но Мюриэль продолжает плакать и течь из всех щелей, кажется, на самом деле она смеется, помада размазана по губам и носу, щеки в потеках туши.

В полночь Спит пытается запустить несколько ракет, но лишь две отрываются от земли. Ким обнимает Димитрия, который, кажется, этого не замечает или ему все равно, он бросает гитару рядом с собой, смотрит в бассейн, мы полукругом стоим возле, кто-то приглушает музыку, так что слышны звуки празднующего города, но слушать там особенно нечего, я все время поглядываю в гостиную, где на кушетке в темных очках лежит Мюриэль, курит и смотрит MTV. Слышно, как на холмах лопаются окна, начинают выть собаки, взрываются шары. Спит роняет бутылку шампанского, американский флаг, висящий занавеской над камином, шевелится под горячим бризом, Ким поднимается и закуривает еще один косяк. Блер шепчет мне: «С Новым годом», снимает туфли и сует ноги в теплую, освещенную воду. Fear так и не приезжают, и вечер заканчивается быстро.

Дома этой же ночью, где-то под утро, я сижу в своей комнате, устав от видеоклипов, смотрю по кабельному телевидению религиозную программу, на экране двое ребят, священники, а может быть, проповедники, сорока – сорока пяти лет, в строгих костюмах, при галстуках, в розовых солнечных очках, разговаривают о пластинках Led Zeppelin , о том, что, если проиграть их задом наперед, «можно услышать тревожные фразы о дьяволе». Один из них встает и ломает пластинку, складывает ее пополам со словами:

– И поверьте мне, как богобоязненному христианину, мы этого не допустим.

Он говорит, что обеспокоен – пластинки наносят вред молодым людям.

– А молодежь – будущее нашей страны! – кричит он, ломая еще одну пластинку.

Звонит Рип.

– Джулиан хочет увидеться с тобой, – говорит он.

– Со мной?

– Да.

– Он сказал зачем? – спрашиваю я.

– Нет. Он не знал твоего номера, и я ему дал.

– Он не знал моего номера?

– Он так сказал.

– По-моему, он мне не звонил.

– Он сказал, ему надо поговорить с тобой. Послушай, чувак, я не люблю передавать звонки, так что будь благодарен.

– Спасибо.

– Он сказал, что будет сегодня днем в три сорок в «Китайском театре». Думаю, ты можешь встретить его там.

– А что он там делает? – спрашиваю я.

– А ты как думаешь?

Я решаю встретиться с Джулианом. Еду к «Китайскому театру» на бульваре Голливуд и там недолго смотрю на отпечатки ног. За исключением молодой пары, фотографирующей отпечатки, и подозрительного вида парня восточной наружности, стоящего возле билетной кассы, никого нет. Загорелый светлый билетер в дверях говорит мне:

– Привет, я тебя знаю. Два года назад на вечере в Санта-Монике, верно?

– Я так не думаю, – отвечаю я.

– Точно. Вечер у Киккера. Помнишь?

Я говорю: «Не помню», потом спрашиваю, открыта ли лавочка. Билетер кивает, впускает меня, и я покупаю кока-колу.

– Но кино уже началось, – замечает он.

– Ничего. Я не хочу смотреть кино, – отвечаю я.

Подозрительный восточный парень все время смотрит на часы и наконец уходит. Я допиваю кока-колу, жду до четырех. Джулиан так и не появляется.

Я подъезжаю к дому Трента, но Трента нет, я сижу в его комнате, включив видеомагнитофон, звоню Блер спросить, что она делает вечером, может, пойдем в клуб, посмотрим кино, и она говорит: «Давай». Я начинаю рисовать на кусочке бумаги рядом с телефоном, повторяя записанные на ней телефонные номера.