Тим Паркс - Призрак Мими

Когда лицо Паолы уже исказила довольно-таки неприятная гримаса, – предвещавшая оргазм, над ширмой вдруг выросла черная курчавая башка. Боже, какой стыд! Моррис было дернулся, но Паола, как клещами, впилась в руку и прижалась еще тесней, чтоб без остатка выдавить положенное. Дыхание ее сделалось быстрым и прерывистым.

Кваме взирал на эту картину поверх ширмы с довольной улыбкой. Моррис так и не сумел освободиться: бедра стискивали его запястье все крепче. Он был унижен до глубин, до предела.

– Господи! – выдохнула Паола. – Господи-господи-господи-и-ии… и! – Потом открыла глаза и спросила вполне трезво: – Ты зачем удрать пытался, Мо? Вот сукин сын! – Я чуть мимо не пролетела, оно мне надо?

Судорожно обтирая руку о простыню, Моррис прошипел:

– На нас смотрят.

Кваме вмиг принял выражение святой невинности.

– Добрый день, босс.

– А, Кваме, – Паола оправляла подол, ни тени смущения на раскрасневшемся лице. – Я думала, ты в машине дожидаешься. – Вместо шока и раскаяния она даже ухитрилась мило улыбнуться. Бесстыжая шлюха!

– Надобно с боссом поговорить по службе, – объяснил негр. – А приемные часы только эти. – Он зашел за ширму. – Босс, я хотел сказать, тут стращать начали…

Оказалось, ему под дверь уже не раз подбрасывали писульки: дескать, черномазые, убирайтесь вон. В окно запустили камнем. На машине вообще нацарапали про каких-то винегретов. Моррис пообещал сообщить в полицию. Потом стал наставлять Паолу и Кваме насчет неотложных дел в компании: переписка с «Доруэйз» и прочими клиентами, подтверждение заказов. Обязательно выяснить, каким образом Бобо обналичивал деньги для «черных» расчетов с поставщиками. Если все пустить на самотек, «Вина Тревизан» разорятся и погибнут. Паола начала ныть, что для нее это слишком сложно, пускай Моррис сам разбирается, когда выпишут. Но Кваме, к его удивлению, выудил из кармана модных брюк блокнот и все тщательно записал, даже попросил повторить на всякий случай указания. Глава предприятия, невзирая на недавний конфуз и прочие несчастья, от души порадовался успехам способного ученика и верного помощника. Сообщники обменялись успокаивающими взглядами.

– Povera faccia selvaggia, – сюсюкала Паола, – бедняжечка-дикарь, весь в дикарских украшениях…

Так знает она или нет? Если нет, то с какой целью ломает комедию, перегибая палку?

– Кстати, – небрежно бросил Моррис, – после того, как убили проклятую псину, не знаете, что стало с моим пальто? По-моему, в кармане остался бумажник.

Оба медлили.

– Вы были весь в кровище, босс. Этот здоровый пес, он налетел как черт.

– Но потом карабинеры его пристрелили. По крайней мере, Форбс так сказал.

– Мы сперва пробовали оттащить, а уж после они пристрелили. До чего был лютый, ух!

– Но с какой стати? – удивилась Паола. – Раньше этот пес никогда себя так не вел.

– Полиция сказала, его кто-то хотел отравить, хозяйка.

И Моррис в который раз восхитился талантом этого парня ко лжи, – вернее, к – безобидной полуправде. Кваме держался, точно не знал и половины того, что ему довелось увидеть своими глазами. А еще радовало, что негр, вопреки подсмотренным гнусностям, продолжал выказывать миссис Дакворт полное почтение.

– Что же все-таки с моим пальто, ума не приложу? – повторил Моррис.

Кваме помотал головой:

– Когда я помогал класть босса на носилки, пальто было при нем.

– Надеюсь, кредитных карточек там не было, а, Мо? – Паола характерно поерзала бедрами, играя капризной улыбочкой на надутых губах. Отлично, подумал Моррис, если игре предстоит быть долгой и жесткой, он и это выдержит не хуже всякого другого. Но в конце концов пальто и письма где-нибудь обязательно всплывут.

На следующее утро – всего за сутки до операции – его навестила Антонелла, и после некоторых колебаний согласилась почитать Моррису его английскую Библию. На ней был скромный наряд черно-коричневых тонов. Моррис снова стал рассказывать о своем обращении, о желании служить Богу, о намерениях – если, конечно, она не возражает, – сочетать бизнес с благотворительностью, о планах построить часовню при заводе. Невестка сидела совсем близко, ее руки казались особенно бледными на черном переплете, темные волосы ниспадали на пышный бюст.

– Так что тебе почитать? – спросила она.

– Да что хочешь. То, что выбрала бы для себя.

– Боюсь, я не большой знаток, – смутилась Антонелла. – У нас, католиков, простые прихожане редко сами читают Библию.

Это смирение тронуло Морриса до глубины души.

– Когда я совсем поправлюсь, давай читать вместе, – сказал он. – Это будет замечательно. И тебе не мешало бы отвлечься. Можно по-английски – совместим веру с учебой. Отличный случай вернуться к твоим урокам, раз Стэн больше не может.

Моррис очень надеялся, что никто не сказал американцу про больницу. Меньше всего ему хотелось бы, чтоб этот подлипала ездил к Антонелле, а она выходила навстречу.

Невестка благодарно улыбнулась, а Моррис подумал: ее визит означает, что если даже кто-то заполучил письма и сумел сопоставить факты, кот все равно еще в мешке. Не то бы Антонелла, наверное, глаза ему выцарапала.

– Знаешь что, открой-ка наугад, – предложил он, кивнув на том с золотым обрезом. Если когда-нибудь он напишет книгу, хорошо бы ее издать именно в таком оформлении.

Достав очки из черной сумочки (Моррис до сих пор не знал, что Антонелла носит очки, но виду не подал), она открыла книгу и начала читать:

«О, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня…»

Она подняла глаза, лишь на долю секунды, но Моррис уловил в них страдание, еще более возвышенное этими строгими очками.

«Когда светильник Его светил над головою моею, и я при свете Его ходил среди тьмы…»

Моррис вздохнул.

«Как был я во дни молодости моей, когда милость Божия была над шатром моим…»

Он пожирал невестку взглядом. Полные красивые губы чуть дрожали, в Антонелле – такая бездна женственности… А в Паоле – одна только ненасытная похоть.

«Когда еще Вседержитель был со мною, и дети мои вокруг меня,

Когда пути мои обливались молоком, и скала источала для меня ручьи елея!»

Антонелла вдруг расплакалась.

– Ох, Моррис, – всхлипывала она, – ну почему все сразу на нас свалилось?

Моррис сел и притронулся к ее руке. Он от души разделял ее скорбь и в то же время невольно, но отчаянно, – ведь отныне он неразрывно связан с Паолой, – тянулся к Антонелле. «Когда пути мои обливались молоком»! Давно следовало взяться за Библию.

Антонелла неожиданно выдавила:

– Сначала сестра, теперь Бобо. Ты, наверное, знаешь, мы получили страшное письмо. Совсем как те, о Мими. Я сперва обрадовалась – выходит, он жив, а потом вспомнила, что стало с ней. Боже, какой ужас… Не могу понять, как Господь допустил, чтобы такое случилось дважды в одной семье. А сейчас прихожу к тебе – и открываю Библию прямо на Книге Иова! – Она захлебнулась слезами.