Галина Щербакова - Анатомия развода

Свекровь пришлось укладывать и отпаивать валерианкой, и мерить ей давление, и бежать в аптеку за папазолом. «Неужели все дело в том, что мне, одинокой бабе, просто нужен какой-никакой мужик, и я радуюсь, что он у меня может быть?» - думала Нина. Ну и пусть, ну и пусть… В конце концов не завтра умирать. Нину захлестывала радость.

И вот тут, именно в этот момент, Алена, придя к ним вечером, распахнула пальто и продемонстрировала им крепенький тугой животик, на котором уже не застегивалась «молния» джинсов.

– Видали? - засмеялась она. - И что я буду с этим делать?

Куня красила могильную ограду. Это была большая добротная металлическая ограда, внутри которой спокойно, не теснясь, поместились могилы отца Куни, его первой жены, их умершего в младенчестве сына, второй жены, матери Куни. И еще осталось место. «Для меня и для тебя, - сказала Раиса, - Не вздумай в Москве своей спалиться. Манеру взяли… Что мы - не православные, что ли?» Раиса очень обрадовалась приезду Куни. «Давно уже голландку не топлю. Славик жар не любит, а мне зачем одной?» - сказала она, вводя сестру в сыроватый дом.

Докрасив ограду, Куня с ведром пошла к могиле Нининой матери. Там тоже была семейная ограда, и тоже оставалось место. «Для Нины», - подумала Куня. Мысль не показалась ей ни кощунственной, ни преждевременной, наоборот, даже как-то утешающей. Вот, мол, и у этой нескладехи Нины есть уготованное ей место. Знать это - хорошо и правильно.

Она покрасила и эту ограду, на обратном пути зашла в магазин, купила пшена для трех Раиных кур, тут же поймала себя на том, что уже хочет вернуться в свою восьмиметровку, а также в «стакан», что соскучилась по коммунальной бестолковщине и шуму. Значит, надо написать Нине, а та пусть передаст Алене, что она, Куня, скоро возвращается. Недели через две. Через неделю, написала Куня. Хватит, нагостилась… Наговорилась. Накрасилась…

Первым делом Нина стянула с Алены джинсы. - Именно так - стянула. Усадила девчонку в кресло, встала перед ней на колени и стала стаскивать штаны.

– Ох, как хорошо! Сил нет так ходить, но когда свитер до колен распустишь, то еще и ничего. Не сразу видно… Это я к вам без свитера… Для большего эффекта.

– Кто он? - спросила Нина.

– Я его к вам приводила, - ответила Алена. - Директор.

– Когда поженитесь? - каким-то не своим голосом поинтересовалась свекровь. В ее тоне было презрение, возмущение, унижение и страх. С чего бы страх? А вот с этих Нининых колен. С этой ее простоты, которая хуже воровства. Стоит перед девчонкой - чужой, заметьте! - как рабыня. И аккуратненько, по складочке выпрямляет видавшие виды, замызганные джинсы. А та в широких трусах сидит, блаженно расставив ноги. Ну, картина, скажу вам! Свекровь вдруг почувствовала ту свою, первую, неприязнь к Алене. С другой стороны, она уже и привязаться к ней успела и, будучи человеком справедливым, помнила это. В общем, в голове у свекрови случилась путаница, и она закричала на Нину:

– Да дай же ей наконец халат, черт подери! Этот самый вылетевший изо рта «черт» почему-то Нины и не коснулся, а Алену задел.

– А чего вы чертыхаетесь? - спросила она. - Я сама возьму халат. - И пошла в ванную, переступив через сидящую на полу Нину.

– Не вздумай! - взвизгнула свекровь, буравя Нину. - Не вздумай!

Алена вернулась в старом махровом халате. Она калачиком уселась на диван и произнесла речь:

– Значит, так… - сказала она. - У меня со сроками всегда путаница, потому я и подзалетела. Возлюбленный мой женат, и у него семеро по лавкам от трех жен. Ей-богу, семеро. Работает на одни алименты. Перепуган он до смерти, сказал, что до конца дней своих ни к одной посторонней женщине не притронется. Да мне он и холостой был бы не нужен. Это я по глупости, выпивши была… Но хоть шерсти клок должна я с него иметь? Должна! Он меня переводит на лимитную работу, благо меня теперь народ в лицо знает, так что прописка у меня в кармане. Но, естественно, это только общежитие… Пока тетя Куня в отъезде, я, конечно, поживу у нее, а потом… Потом надо будет что-то придумать. Бабушка! - воскликнула она весело. - К вам я не перееду, не волнуйтесь!

– Я не волнуюсь! - ответила свекровь сразу повеселевшим голосом.

– Между прочим, ребенок у меня будет очень красивый, у него все дети - херувимы.

После «херувимов» она как-то сразу замолчала, как будто ее выключили. И сидела молча, и смотрела куда-то поверх их голов в угол, и лицо у нее было неприсутствующим.

И эта мертво сидящая Алена выражала гораздо больше, чем ее собственная пламенная речь. Девчонка испуганна, растерянна, ей, наверное, стыдно, а страшно - точно.

– Тетя Нина! А если мне укольчик организовать? Чтоб раз…

Неизвестно как, но рука поднялась… И пощечина, звонкая, полновесная, что называется от всего сердца, раздалась в комнате.

– Вы чего? - заверещала Алена. - Вы чего?

– Ничего, - ответила Нина, взмахивая кистью, будто стряхивая с нее капли переполнившего ее гнева. - Ничего! Я тебя и не так еще двину, соплячку! Укольчик ей понадобился, ишь! И родишь, и выкормишь, и вырастишь своего херувима. Не калека, как понимаю. Здоровущая деваха. Тебе только этим и заниматься…

– Учи, учи, - проворчала свекровь. - И так хулиганья…

Немного надо было, чтобы Алена развеселилась.

Хулиганья! Значит, бабушка уже сейчас знает, что у нее будет хулиганье? А как она это узнала, как? Это ж интересно, «тут» - она постучала себя по животу - уже живет хулиганье? Да?

– Не тут, - возмутилась свекровь, - а без отца. Безотцовщина. От нее все…

– Вам не надо про это, - холодно сказала Нина. - Ваш сын тоже безотцовщина. Но по вашему доброму желанию…

Свекровь как-то стушевалась, заерзала, стала делать знаки, молчи, мол, молчи, а потом вдруг, вроде поняв наконец, что было с ней в отличие от беременной Алены, сказала:

– Я спасала сына. Я расчищала ему дорогу. Вам не понять… То - другое время. Сейчас же… Какое мне, собственно, дело? Рожай!

– Спасибо! - поклонилась ей Алена и повернулась к Нине.

– Вы мне вмазали зря. Не по делу. Это был бы выход… Но нет, так нет. Рожу родине богатыря. Назову Жоржем. И скажу, что в честь Марше… Пусть французские коммунисты делают мне подарки. А если девчонка - Анджелой. Пусть сплотятся у колыбели все красные негры.

«А с нее ведь хватит, - подумала Нина. - Кем угодно назовет, во все поиграет».

Свекровь, поджав губы, вышла. Алена захихикала.

– Бабушка! А нет в вашей группе здоровья богатого старика, который завтра умрет? Я бы сегодня вышла за него замуж. Порадовала бы дедушку напоследок…

Кажется, она сказала все, что могла, потому что снова замерла, отпустила в полет душу. Ах, Кира, Кира! Как жаль, что ты умерла! Как хорошо, что ты умерла!

На Дашкино двадцатилетие - 20 января - были званы все. Из экспедиции специально приехала свекровь-геологиня в сопровождении обросшего, бряцающего на гитаре мужика. Геологиня сделала химию, маникюр и просила всех называть себя попросту - Таней. Дашка прибежала с изменившимся лицом и выпалила: вышедшая из ума «старуха Таня» склонна выйти замуж за периферийного мужика. Ей, конечно, все равно, пусть хоть за Михаила Боярского, но вдруг пропишет?