Зоя Журавлева - Требуется героиня

Но есть же и другой вход, через колонны.

Раз в жизни можно и билет купить в собственный театр. Раствориться и взглянуть действительно со стороны. Даже полезно. Смущала только Сима Никитична, кассирша. Женщинам Сима Никитична отрывала билеты не глядя, вяло и незаинтересованно подгребала деньги, сдачу брезгливо отталкивала. Но на мужской голос Сима Никитична пронзительно взглядывала, улыбалась и живо вырывала срединку. Она любила мужчин абстрактно и бескорыстно. В доме у Симы Никитичны мужчин никогда не водилось, дочка была приемная, и у дочки – еще дочка, так уж сложилось. Если бы Симу Никитичну, кассиршу, попросили написать транспарант для демонстрации и она бы умела выразить, что думает, Сима Никитична написала бы: «Мужчина – двигатель прогресса».

На площади перед театром стоял памятник Просветителю. Просветитель звал вперед человечество с высокого пьедестала. Просветитель был известный, в прошлом веке он много сделал для города и даже, кажется, был головой. Этого Просветителя Юрий даже проходил в школе, очень известный.

Сейчас возле Просветителя была толчея. Мимо него бежали в театр и уже опаздывали. Чем реже ходишь в театр, тем сильней ощущение, что опаздываешь. Юрий бывал здесь достаточно часто, чтобы уверенно не торопиться.

Он завернул за Просветителя и тут увидел девчонку. Она стояла посреди площади, как волнорез. Ее обтекали. В опущенной руке она некрепко держала лишний билет. Вот и все. Она его никому не навязывала. Даже не предлагала. Просто держала. Не было в ней никакой торговой активности. И народ, конечно, утекал мимо, к кассе. Билет с рук в провинции вообще не привыкли брать, это тебе не Москва-столица, где с пиджаком оторвут за три квартала. Раз билеты есть в кассе, шансов у нее никаких. А билеты, увы, есть.

Девчонка медленно переместилась в пространстве, приблизилась к театру и остановилась на нижней ступеньке. Ей было наверняка уже за двадцать пять, но она была именно – девчонка. Худющая. В длинных туфлях из искусственной зебры. С прямыми и дикими волосами, небрежно брошенными вниз с головы. Волосы вдобавок были еще перехвачены детской косой ленточкой. Она стояла на нижней ступеньке и все-таки возвышалась даже над мужчинами. Юрию нравилось, что она не сутулится. Круто прорезанные глаза ее бесстрашно, даже с некоторым презрением глядели на мелких мужчин, шмыгающих мимо нее к театральным дверям; на мелких, измельчившихся женщин. Юрий успел заметить, что на женщин высоких она взглядывала доброжелательно. А за одной даже повернула голову. Хотя лицо ее оставалось бесстрастным.

Билет она уже сунула в карман. Видимо, решила, что дело безнадежное. Подходя к ней, Юрий еще прикидывал ее рост. Применительно к своему. Она казалась даже чуточку выше, но это просто обычный обман зрения, известное дело. На пару сантиметров Юрий все-таки ее обогнал, неловко она не будет себя с ним чувствовать. Это ему почему-то было приятно.

– Продаете? – сказал Юрий.

Он ожидал ершистости, которая, разумеется, скрывает мягкую душу, но уже как-то и поднадоела, стала современным кинококетством, И обрадовался, когда она просто улыбнулась ему из-под диких волос:

– А вам нужен, да?! Только он дорогой…

Видно, Юрий непроизвольно сделал движение, потому что она торопливо добавила:

– Это все равно, что дорогой. Неважно. Я его даром отдам с удовольствием, все равно пропадет ведь…

– Я богатый, – успокоил ее Юрий. – Давайте знакомиться. Все-таки целый вечер рядом сидеть.

– Лидия, – сказала она. И быстро пошла к подъезду.

Блестящее имя легко колыхалось за ней невидимым шлейфом. Юрий шел осторожно, чтобы не наступить.

Гардеробщица Верещагина, Софья Гавриловна, Уже все заметила. И расценила как тонкую конспирацию. Понимающе кивнула Юрию и сразу отвернулась. Уж Верещагина Софья Гавриловна не выдаст, будь спокоен. Удивилась выбору Юрия. Одобрила этот выбор как каприз гения. Насквозь ее Юрий видел. Гардеробщица Верещагина жила добродетельной жизнью: любящий муж, сыновья-лоботрясы, квартирка в микрорайоне. Но что-то в Верещагиной Софье Гавриловне будто все время рвалось сквозь добродетель. Искра ее пробивала. Греха ей не хватало, гардеробщице Верещагиной. Порока. Поэтому она покровительствовала любому чужому. Понимала и одобряла. Вот уж как хорошо к Наташе относится, а сейчас даже довольна. И никакой сплетни не пустит, гардеробщица Верещагина не такая. А просто довольна. Юрий усмехнулся, подумав, что у них в театре самая аморальная личность, наверное, это Верещагина Софья Гавриловна. Не в делах, так в мыслях.

Лидия за это время успела купить программки. Себе и Юрию. Так быстра и самостоятельна. Боится, что Юрий возьмет на себя роль кавалера на один вечер. Вынужденно возьмет. Сочтет себя обязанным взять. Будет поить ее теплой газировкой в буфете и придвигать бинокль к ее локтю. Это ей унизительно – на один вечер. И она ощетинивается заранее.

Без пальто Лидия казалась еще выше, дураки оглядывались. Держалась она хорошо, не обращала внимания, туфли из искусственной зебры твердо стояли на театральном паркете. Но усилие в ней Юрий все-таки чувствовал. И заметил, что она избегает зеркала.

Все время она себя пересиливала.

Юрий вдруг представил ее у моря. На пляже. Где все просты и свободны. Лидия тоже свободна, она может медленно входить в море, дрожа и взвизгивая от набежавшей волны. Но она бросается сразу и плывет мужским кролем. Это хорошенькие девчонки могут взвизгивать и дрожать. У них всегда есть жалельщики, и смотреть на них всем приятно. Как они брызгают круглой ладошкой на розовые коленки. А Лидии нужно сразу входить. Чтобы думалось со стороны: вон какая – длинная, некрасивая, зато характер!…

– Вы бывали на море, Лида?

Очень светский вопрос для театрального фойе. Далось ему это море, к морю он равнодушен, чтобы не сказать больше.

– Нет, – сказала она, не удивившись. – Красиво, наверное!

– Ерунда. Как в бане. Вы где работаете?

И тут же испугался встречного вопроса. Врать не хотелось. Правды тоже не скажешь. Смешно представляться актером в собственном театре, другого в городе нет. Да и вообще слово «актер» вызывает повышенный интерес и только мешает дружеским контактам. Некоторые барышни до сих пор считают, что раз «актер», значит должен тащить в подворотню. В крайнем случае – ресторан. Или сразу вскипают интеллектуальные вопросы: много ли пьет Смоктуновский и кто муж Борисовой?

– А вы? – сказала она быстро.

– Артист, – сказал Юрий.

Она засмеялась шутке. Круто прорезанные глаза ее взглянули на Юрия с не очень даже понятным одобрением.

– А я еще нет.

Теперь он засмеялся. Поговорили.

Спектакль, насколько понял Юрий, был закуплен каким-то заводом. Знакомых, к счастью, не было. Раза два кто-то оглянулся, но Юрий был занят разговором с дамой. Очень занят. Не видел и не слышал.