Джон Барлоу - Животная пища

– Джентльмены, стул превосходный!

Его слова встретили воплями и гиканьем. Но Маллиган призвал публику к тишине.

– Мое почтение повару. – И он отвесил мне чинный поклон.

Снова крики, оглушительные рукоплескания. Я взялся за ручку, а маэстро продолжал ломать стул. Когда он добрался до сиденья, я смолол уже довольно много, может, целую ножку – горка пыли превратилась в пирамиду, занимавшую половину блюда.

Маллиган велел мне остановиться. С блюдом в одной руке и ложкой в другой он набил рот опилками. Немного пожевал, глотнул оранжевой смеси. Проглотил. Зрители рассмеялись с таким видом, будто говорили: «Да, да, все это очень забавно, он и правда съел ложку пыли». Но за ней последовала другая, а потом еще одна и еще. Он ел, жадно запивая стул моим напитком, пока на блюде не осталось ничего, кроме тонкой белесой пленки, приглушавшей сияние металла.

Я продолжал молоть, а он, снова налив себе масла с соком, пошел вдоль стола, смеясь, шутя и рассказывая новые байки в ожидании второй порции мебели.

Когда он прикончил четвертое блюдо, скорость его жевания и энтузиазм зрителей заметно поуменьшились. Однако профессиональный едок – вовсе не тот, кто может глотать всякую всячину, а тот, кто в состоянии превратить этот процесс в увлекательное зрелище. Итак, Маллиган спустился к гостям и предложил немного опилок высокому элегантному джентльмену. Тот отказался, однако его сосед все-таки попробовал порошок и скорчил такую мину, что всем стало ясно: на блюде действительно опилки. Другой смельчак попытался съесть целую ложку, предварительно как следует заправившись портвейном. Он жевал, чавкал и прилагал все усилия, чтобы проглотить стул, но тщетно: влажная масса оказалась на большом белом платке, который он зачем-то сунул обратно в карман. Другой подвыпивший господин решил, что может повторить успех Маллигана в несколько другой области, и попробовал втянуть порошок носом, точно нюхательный табак. Закончилось все тем, что он едва не задохнулся.

А потом началось самое трудное. Но прежде чем говорить об этом, позвольте сперва рассказать немного о психологии дилетанта. За годы наших выступлений мне довелось увидеть сотни подобных мужских собраний (отчего-то женщин можно редко найти в таких количествах), а когда мужчины собираются, среди них всегда есть хотя бы один «трудный» джентльмен. В отличие от трудного ребенка его взрослая версия редко бывает лидером группы и никогда не становится центром внимания. Он может молчать и ничего не делать весь вечер. Так повелось, что этот трудный не из самых богатых, но и не беден; он не слишком уважаем и не герой, чаще всего не полный зануда, однако к его помощи прибегают лишь когда случается неприятность и нужны крепкие кулаки. На выступлениях Маллигана местный трудный совершенно исчезал из виду и сливался с коллективом, но по ходу действа нет-нет, да и пытался доказать, что он больше, выше и сильнее ирландца. Скажем так: Маллиган, сам того не желая, неизменно побуждал таких людей к действию.

На сей раз трудным оказался высокий мрачный громила лет пятидесяти. Размерами он походил на Маллигана. Весь вечер он хмурился, а когда маэстро вернулся на сцену, встал (под общее бормотание и несколько криков «Сядь на место!»). Вопреки увещеваниям соратников трудный стоял, зажав в руке ложку для пудинга, точно заряженный пистолет. Он глядел прямо на блюдо.

Маллиган не любил унижать людей, даже если они причиняли ему неприятности, однако этот джентльмен явно решил отобрать у него приличный кусок пирога, пусть и пирога своеобразного. Да, Майклу не хотелось позорить смутьяна, по ничего другого ему не оставалось. Он зачерпнул пол-ложки опилок и предложил угощение трудному. Тот презрительно отмахнулся, схватил блюдо, высыпав изрядное количество пыли себе на костюм, и запихнул в рот сразу три полные ложки пыли. Затем подошел к сцене и сделал большой глоток из египетского кувшина. Жидкость стекла по его подбородку и оставила на белом воротнике розовые следы. Громила встал прямо перед Маллигаиом и проглотил. Трижды. За короткий промежуток времени его лицо несколько раз бледнело и краснело. Потом он залпом выпил стакан портвейна.

Раздались бурные аплодисменты. Маллиган принялся энергично трясти джентльмена за руку, умудрившись при этом незаметно высыпать чашку пыли ему на костюм. Затем, исключительно ради шутки, снова предложил ему блюдо. На сей раз трудный был осмотрительнее и сунул в рот куда меньше опилок. Зрители ликовали. Выпив чье-то вино, он мучительно сглотнул и сел на место, тем самым завершив блистательную браваду. Однако его выступление подошло к концу лишь двадцать минут спустя, когда громилу, стонущего и причитающего «Мама!», вынесли из зала.

Пришла очередь сиденья. Я почему-то не ожидал, что ирландец действительно его съест: конский волос, ткань, кнопки и все остальное. Но он отрывал куски материи и бросал их в мясорубку. Молоть стало легче, и даже медные гвоздики не доставили мне особых хлопот.

Когда в воронке исчезли последние обломки сиденья, Маллиган подскочил к «Машине» и незаметно нажал какой-то рычаг, а мне прошептал: «Не останавливайся!»

Он прекратил доступ сырья в дробильные отсеки, хотя стул все еще был там. Уже через несколько секунд порошок из конского волоса и бархата перестал сыпаться на блюдо. Я продолжал вращать ручку, а Маллиган сделал вид, будто проверяет, всё ли смолото и готова ли пыль к употреблению.

Доедая порошок, маэстро рассказывал публике любопытные сведения о конском волосе (по своим питательным свойствам он почти не уступает настоящему мясу), а однажды вытащил изо рта гнутую кнопку, изображая, что страдает от сильнейшей боли. Конечно, все кнопки были тщательно смолоты либо находились в чреве «Машины». Зато целый запас погнутых имелся у него в кармане.

Когда настал черед последней партии опилок, я забеспокоился о физическом состоянии Маллигана. Теперь он ступал медленно, тяжело и замирал при каждой попытке сглотнуть. Ощущение было такое, что он под завязку набит влажным деревом и каждая новая порция порошка оседает у него в горле, щекоча язык и мешая дышать. К этому времени его живот так раздулся, что казалось, Майкл вот-вот опрокинется брюхом вниз. Не сомневаюсь, в те минуты публика ждала, что он испустит дух прямо на сцене. Опилки словно бы затвердели внутри него.

Итак, он неподвижно стоял на сцене, веки слипались, как у пьяницы, близкого к обмороку. Наконец он медленно повернул голову в направлении притихших зрителей и как бы невзначай заметил:

– Кажется, мне надо выпить.

После многочисленных криков «Браво!» и «Молодец!» Маллиган сел рядом с коротышкой, который улыбался, точно восхищенный ребенок. Маэстро налил себе бренди и съел несколько оставшихся птифуров, после чего в прекрасном расположении духа и не без юмора принялся отвечать на вопросы гостей: «Вы когда-нибудь ели лошадь?» («Да, я нежно люблю молодых кобылок»), «А зонт?» («Спицы вечно застревают в зубах!»), «Змей?» («Мешками, дружище! Нет ничего вкуснее!»), «Окно?» («Давайте опустим занавес на этот вопрос»), «Полное собрание сочинений Диккенса?» («Он мне не по вкусу, хотя однажды я попробовал переплет «Пиратов Пензаса» и нашел его весьма аппетитным!») и так далее, и тому подобное.