Дмитрий Новиков - Комплекс полноценности

Октябрь 1999 г.

День начинался неудачно. Мрачная жена минут сорок занимала ванную, плескалась в душе, что-то себе подкрашивала, накручивала бигуди. Потом вышла, похожая на недружелюбного марсианского разведчика, и сказала:

– Когда ты починишь раковину?

Я предчувствовал этот вопрос, поэтому не медитировал на диване в утренней, приятной истоме, а старался обозначить вид какой-нибудь общеполезной деятельности. Однако чаша не минула.

– Ты просто издеваешься. Сколько месяцев я должна твердить одно и тоже. Вот и плинтуса до сих пор не прибиты, а мы здесь уже пять лет живем.

Спорить с женщинами бесполезно ввиду нашей полной, в том числе и физиологической, несовместимости. Лишь в редкие минуты мы бываем с ними конгруэнтны, в остальное же время – разные виды вроде бы разумных существ. Поскольку никаких позывных и паролей я не помню, то предпочитаю думать, что это именно женщины – передовой отряд засланцев с Марса к нам, незлобивым и чувствительным обитателям Земли. Поэтому лучшая стратегия в общении с ними, как и со всеми, от кого мы зависим и чьей неукротимой воле подвластны, – молчаливо делать вид, что послушно подчиняемся нелогичным командам и буквально через полчаса начнем выполнять достаточно абсурдные, с точки зрения любого землянина, требования. Однако в этот раз отмолчаться не удалось. Раковина и плинтуса оказались очень важны в шкале инопланетных ценностей.

– Ответь хоть что-нибудь. Когда, наконец, ты станешь думать о доме. Почему я одна должна крутиться, как белка, – в голосе жены зазвучали слезы. Это – очень важный момент, который ни в коем случае нельзя пропустить. Тут нужно срочно менять тактику. Существует три способа обращения с женщинами, когда они готовятся заплакать. Их можно удивить, рассмешить, или, в крайнем случае, взять в руки молоток и большой гвоздь, и попытаться прибить плинтус. Я выбрал второй, достал с полки любимую книгу и процитировал: «Всегда нужно все бросать, если тебя посетило вдохновение, понимаешь, а оно меня сейчас посетило. „Ла-ла-ла,“ – поет что-то во мне, и я знаю, что это вдохновение».

Жена взглянула на меня так, что пришлось срочно переходить к третьему способу.

Наконец она ушла по делам. Я полюбовался одиноким прибитым плинтусом и готов был перейти ко второму, как вдруг раздался телефонный звонок. «Это Вы продаете линию по разливу жидких продуктов?» – спросил незнакомый мужской голос…

Иногда случается так, что недвижимость, к удивлению ее владельцев, опять становится движи– мостью. То есть начинает продаваться, с ней происходят какие-то обменные процессы, опять появляется мифическая, ни на чем не основанная стоимость. Сейчас речь шла об оборудовании, которое я когда-то сдуру приобрел за большие деньги, вдохновленный радужными перспективами свободного рынка. С тех пор оно ржавело в сыром складе, новое, но практически сразу ставшее бесполезным из-за русских качелей, сменивших плановую экономику. А я все никак не мог собраться с духом и с деньгами, чтобы вывезти его в металлолом.

Сделка свершилась быстро, за один день, и я, вчера еще собиравший мелочь по карманам, чтобы купить бутылку пива, стал обладателем толстой пачки иностранных денег. «Опа-опа!» – душа плясала вприсядку, но внешне я старался сохранить вид крупного и степенного бизнесмена, каковым уже давно не был. Отпраздновать было решено в любимом ресторане. Машенька, улыбчивая и обаятельная администратор, сама провела меня к столику и ласково пожурила за редкие посещения. Я ловко отшутился в ответ – мне не терпелось остаться одному и начать делить шкуру убитого медведя. «Себе – машину, жене – шубу, детям – мороженое,» – расклад казался справедливым. Подошел знакомый официант со смешной фамилией Лепеха,

– Борща с пампушками, салат «Шопский», шашлык из семги и двести граммов водки хорошей, в общем КГБычно, – Лепеха улыбнулся обветшалой шутке и бодро убежал на кухню. А я позволил себе наконец расслабиться, стряхнуть с плеч волглый груз былых неудач и отдаться обозрению материальных перспектив. Есть большой психологический смысл в том, что в ресторанах всегда приносят алкоголь вначале, до основных блюд. Издревле заведенный порядок дает возможность вовремя отрешиться от мирских забот и быстренько полюбить всех окружающих. Первую рюмку я выпил за удачу. Вторую, дождавшись борща и предвкушая горячую жирную отраду первой ложки – за себя. За себя. За себя теперяшнего, который так глупо радуется тому, что удалось наконец схватить Маммону за ее скользкий хвостик. За себя вчерашнего, пьющего «горькую», жалкого, уставшего слушать постоянные напоминания жены о грядущем, неотвратимом и необходимом летнем отдыхе на море. За себя прошлого, подающего надежды и вынашивающего замыслы. За себя будущего, когда необходимо будет с усталой мудростью смиряться с тем, что твои дети станут считать тебя все более и более неинтересным, как сам когда-то поступил со своими родителями. Потом, под конец борща, я выпил третью рюмку, и придумал сказку, и заплакал. Тучный господин за столиком напротив с удивлением посмотрел не меня, и я притворился, что болею гриппом. Лепеха понятливо унес полную влажных салфеток тарелку…

После праздника, схватив такси, я помчался в детский сад. На утренник, посвященный проводам осени, опаздывать было нельзя. А за окном престарелой «Волги» проносилась эта самая осень, умирающая, но полная тех тонких ниточек, которые сплетаются в неповторимую, изменчивую, не зависящую ни от каких потрясений и мнений ткань жизни. На ветках нагого дерева висел, трепеща, пустой полиэтиленовый пакет, издалека похожий на зацепившегося ушами зайца – Авессалом, Авессалом. По тротуару шла женщина с хозяйственной сумкой, из которой торчала яркая детская вертушка. При каждом порыве ветра вертушка начинала крутиться, а женщина всякий раз тревожно оглядывалась, и затем улыбалась своему испугу, На троллейбусной остановке печально смотрел вдаль пьяный, потертый мужичонка небольшого роста, и во взгляде его было грустное знание о жизни, недоступное молодым, двухметровым гигантам. Прохожие с явным удовольствием хрустели первым ледком, покрывшим темные лужи, крепко настоянные на мертвых листьях…

Расплатившись с таксистом, я вбежал в приземистое серое здание детского сада, чем-то неуловимо напоминающее казарму. В актовом зале чинно сидели родители. Основную массу составляли женщины в меховых шапках, не успевшие сделать прическу. Они тревожно смотрели на дверь, ожидая появления своих отпрысков. Царила праздничная атмосфера. Наконец заиграла музыка и попарно ввели детей. Рассаживаясь на своих местах, они приветственно махали руками родителям. Те расслабились, заулыбались, зашептались. Дождавшись, когда установится тишина, в зал вплыла воспитательница в наряде осени. В длинном и широком желтом платье, украшенном разноцветными бумажными листьями, зардевшаяся и веселая, она была по-настоящему хороша и действительно похожа на добрую лесную волшебницу,.