Николай Горбачев - Звездное тяготение

Он помедлил, провел рукой по волосам:

– Но выезжаем-то, юрьев день, за счет энергии номеров! Как говорится, на энтузиазме. А теперь вот тупик, предел…

"Правильно говорит…"

– Но всем гуртом, коллективом взяться – все одолеем. Вот и давайте посоветуемся, что можно сделать.

Он умолк и ждал, оглядывая солдат, будто выискивая, у кого же могут быть предложения. Без улыбки, землистое, усталое лицо его становилось опять жестким, сердитым. Солдаты сидели плотной кучкой, одни по-восточному поджав под себя ноги, другие полулежали, третьи, обняв и притиснув колени к груди, – запыленные, умаявшиеся. Рубцов с младенческим безразличием уставился куда-то поверх макушек приземистых, корявых сосенок. У Долгова брови приподнялись выжидательно: беспокоится, будут ли предложения. Косит глазами то на одного, то на другого. Уфимушкин напряженно смаргивает, подавшись вперед: ясно, что-то есть, будет толкать. Взгляд мой безучастно скользил от панорамы развернутой боком установки к белым точечкам – кнопкам сигнализации на стальном корпусе, к решетчатой, величиной с крышку водосточных каналов, забитой грязью от моих сапог площадке, потом – на опущенные, упершиеся в землю тарелками опорные домкраты…

Домкраты… Вспомнил, как-то на первых еще занятиях мы в спешке забыли о них: опустить опустили, а не подняли перед доворотом установки по исчисленным данным, и тарелки пропахали землю – благо была ровной, да и Гашимов крутанул не сильно, – не сломались. Тогда нам влетело за недосмотр. Вот на опускание и подъем их теряем немало времени.

Я толкнул в локоть Нестерова, осоловело клевавшего носом: не очень успешно шла его борьба с этим всевластным богом сна.

– Помнишь случай, когда всыпали за домкраты?

– Чего хорошего, а это…

– Ты послушай! Сколько тратим времени на их подъем и опускание?

– Ну? – сгоняя сразу сонливость, воззрился он на меня. – Не мало. А что?

– Лишняя операция. Опустив их, надо сделать так, чтоб не поднимать перед доворотом по исчисленным, закреплять в полуопущенном состоянии… Давай говори!

– Чего же это я? Славу хочешь мне?… Нет! – он схватился, приподнявшись, протянул руку. – Разрешите, товарищ капитан? Тут у Кольцова есть еще дельное предложение. Но хочет промолчать, скромность заедает.

– У Кольцова? Еще? Рассказывайте.

Делать нечего: хочешь не хочешь – вставай. На меня многие уставились как на новые ворота: о первом предложении молва уже разнеслась в батарее, знали все – солдаты поздравляли, хлопали по плечу, весело подмигивали.

– Ничего особенного нет… – выдавил я, стараясь сохранить достоинство.

Справился с собой быстро: дело в конце концов нравится, почему должен молчать? Мои лаконичные, внушительные пояснения слушали внимательно, капитан Савоненков даже потеплел, потер рукой остюки волос на голове, переспросил: "Это перед доворотом на исчисленные?" – и что-то пометил в блокноте. Закончил я негромко:

– Ну, а как крепить… надо подумать.

Еще не успел сесть, как Нестеров, будто ошпаренный, подхватился, выпалил:

– Крепить? Крючки сделать и цеплять домкраты за площадки. А что? Точно!

Он, смешно расширив глаза, озирался, ища поддержки. Солдаты заулыбались, тут же раздалось несколько голосов:

– Дело говорит!

– Вот это предложение!

– Верно, хорошее! – поддержал комбат.

Мы сели. Неожиданное прозрение Нестерова и его вид развеселили солдат, они оживились – пропала усталость и сонливость. Авилов ободряюще кивнул мне.

– Еще предложения? – спросил капитан.

Степенно, неторопливо поднялся Витамин: мой прогноз оправдался.

– По-моему, стоит перераспределить обязанности между некоторыми номерами. Ведь у одних работы густо, у других – пусто. Известно, что даже в радиотехнике контуры от перегрузки перевозбуждаются, гудят… С некоторыми товарищами то же получается. А вот со мной наоборот. Выполню свои обязанности, доложу: "Готово" – и стою, как пенек! – Уфимушкин смущенно оглянулся. – А другие в это время до седьмого пота трудятся. А мог бы, пожалуй, вот такие операции выполнять и такие, – он энергично загибал пальцы на левой руке.

Действительно кое-что у нас было не до конца продумано, потому и получалась неравномерная нагрузка. После Уфимушкина вставали другие номера и конкретно, убедительно поясняли, как следовало бы перераспределить некоторые обязанности: это тоже выигрыш времени. Ого, были бы тут те, кто пишут инструкции, жарко бы стало, поняли бы – мы не из теста слеплены!

Комбат с начальником расчета о чем-то оживленно говорили, записывали в блокноты: наверное, не ожидали такого эффекта.

Когда объявили сбор командиров и Савоненков с Авиловым заторопились, я хотел было отойти вместе с солдатами к установке, но капитан шагнул навстречу, с удивившей меня мягкостью сказал:

– Ну, порадовали, Кольцов… Спасибо. Не ошиблись мы, выходит, назначив вас наводчиком. Глядите, еще достойной сменой будете сержанту Долгову – осенью уходит. Как, а?

Я промолчал и неизвестно почему покраснел.

В тот вечер я ушел к Наде из кино. Цель эту поставил себе заранее, но исполнить ее до кино не удалось: в клуб нас привели строем. Как на грех, дежурил в тот день Крутиков. Он завел батарею в клуб, а сам, будто его там медом приклеили, торчал у входа, горделиво выставив грудь, с сознанием высокой ответственности покрикивал на солдат: "Быстрей. Проходите, места впереди".

Черт бы его побрал! Он мне путал все карты. Я думал только о том, что почти полтора часа, пока идет фильм, можно побыть с Надей! Мне вовсе не хотелось, чтоб Сергей Нестеров оказался рядом со мной, и специально устроился на последнюю скамейку: погасят свет – улизну. Посматривал на Крутикова: может, отклеится от двери? И тут-то вывернулся Сергей и, широко улыбаясь, плюхнулся на свободное место рядом.

– Искал, искал тебя… Чего в такую даль сел?

– Так! – не очень учтиво отрезал я. "Не было печали, да черти накачали!" Солдаты галдели, будто на базарной толкучке. Когда погас свет и динамики впереди рявкнули каким-то бодрым маршем – начинался киножурнал, – я поднялся.

– Куда ты? Кино же…

Сергей вцепился в рукав моей гимнастерки. Отдернув руку, я зашипел гусаком:

– Заладил: "куда? куда?" – И вдруг нашелся: – Живот схватило, в санчасть пойду.

Мысль показалась спасительной – шагнул к двери.

– Зачем? Назад! – Крутиков небрежно загородил дорогу, но тут же узнал меня. – А-а, это вы? Что случилось?

– Надо выйти, – стараясь держаться спокойно, произнес я: не повторять же ему то же самое, что и Сергею. Заминка длилась всего каких-то несколько секунд.

– Да ему надо… С животом, товарищ сержант.

Это вырос вездесущий Сергей. Я даже почувствовал – покраснел, благо, что было темно.