Ричард Аппиньянези - Доклад Юкио Мисимы императору

– Вот именно! В этой игре даже признание своего поражения требует подлинного мастерства!

К концу ноября матч приобрел такой темп, что я вообще перестал понимать, что происходит на доске. Мне мешали сосредоточиться крики Нацуко, которые становились все громче. По ночам Ётаро анализировал игру мастеров, похожую на причудливый узор.

– Китани играет с широко открытыми глазами, очень умело, но он совершенно не понимает картины, которую создает мастер Сусаи, – пожаловался как-то он. – В центре чувствуется слабость.

Я насторожился, слова «слабость в центре» могли относиться только к Его императорскому величеству. Я сразу же забыл про крики и стенания Нацуко. Выражение моего лица позабавило Ётаро.

– Чему вас учили в Школе пэров? Держу пари, что вместо истории вам преподавали утомительные банальности, лишенные аромата жизни. Надеюсь, вам говорили о том, что современная Япония возникла путем гекокуё, свержения старших, находящихся на вершине, младшими, находящимися внизу?

– Я слышал прежде этот термин, но не знаю точно, что он означает.

– В таком случае тебе будет интересен следующий парадокс. Знаешь ли ты, что японская модернизация зиждется на регрессивной идее, утверждающей существование живого бога? Нынешний император Сева вынужден был принести в жертву японской мании прогресса и модернизации свой божественный статус, как я когда-то принес ей в жертву свою карьеру и благополучие.

Что за чудовищная бессмыслица! Ётаро, должно быть, совсем спятил. Что общего имел устаревший миф о Боге Солнца с идеей прогресса и модернизации? Будучи всезнайкой, маленьким книжным наркоманом, я всегда гордился своей осведомленностью – больше мне, пожалуй, нечем было гордиться. Я не был готов к восприятию нестандартных взглядов Ётаро, которые сейчас представляются мне греховными.

– Каждый, кто знаком с синто, – сказал я тогда дедушке, – возразит тебе, сославшись на то, что божественность императора основывается на древних мифах о сотворении мира, которые вряд ли можно назвать прогрессивными или модернистскими.

– Это очевидно, но ты не учитываешь наши национальные особенности. Старый и новый – близнецы в японской культуре.

Традиция и новизна для нас одинаково современны. Следи внимательно за тем, что я тебе говорю, потому что история о родословной Его величества перекликается с моей, а значит, и с твоей. Я родился в период, названный «ёакэ майэ», «перед рассветом». Надеюсь, ты знаешь об этом?

Я кивнул. Мне известно, что этот долгий темный как ночь переходный период в истории Японии длился с середины восемнадцатого столетия, когда правили сегуны Токугавы, до 1860-х годов, эпохи Реставрации Мэйдзи, когда Япония отказалась от изоляции и распахнула свои двери на Запад.

– Столетие постоянного голода и крестьянских восстаний, – продолжал Ётаро. – В промежутках между бунтами, когда крестьяне поднимались против землевладельцев, бессовестных торговцев риса и безжалостных сборщиков налогов, народ искал утешения в мессианских культах. Помню, как-то, когда мне было лет пять, я столкнулся с подобного рода фанатиками – мужчинами, одетыми в женские кимоно, и женщинами в мужской одежде. Эти люди вторгались в богатые дома, требуя еды, спиртных напитков и денег. «Любое действие оправдано», – утверждали они. Это были последователи секты впадавших в транс танцоров, они говорили, что танец изменит облик мира. Мой отец вместе со слугами, вооружившись дубинками, разогнали их.

– Ты рос в богатом доме?

– Мой отец Хираока Такити был землевладельцем и ростовщиком, ему принадлежали два магазина в Кобэ и Осаке. Так что мы не «простые крестьяне без роду и племени», как утверждает твоя бабушка. Она рассказывала тебе о юном Хираоке, который подстрелил белого фазана?

– Да, я знаком с историей этого преступления.

– Фазан был обыкновенный, вовсе не священный, он не имел белого оперения. Это все выдумки твоей бабушки. А знаешь, кто стрелок? Мой отец, Хираока Такити. В молодости он некоторое время служил в городской страже бокуфу Токугавы. Это было в 1837 году в Осаке. В том году Осио Хэйхатиро, самурай высшего ранга, бывший начальник городской стражи, известный последователь конфуцианского учения, поднял восстание в городе, протестуя против порядков, приведших к массовому голоду. Своей целью Осио считал «Спасение народа», этот девиз был начертан на его знаменах. Режим Токугавы за долгие годы впервые столкнулся со столь серьезным восстанием. Однако оно потерпело поражение. Силы бокуфу с легкостью подавили его. Осио совершил самоубийство. Через шестнадцать месяцев после его смерти пропитанные солью трупы руководителя восстания и его сына подверглись позорному публичному распятию в Осаке.

Восстание не облегчило страданий голодающих горожан. Трудно сказать, почему сегодня Осио превозносят в Японии и левые, и правые. Существует легенда, согласно которой Осио бежал в Китай и там под именем Хун Сюцюаня возглавил еще более масштабное тайпинское восстание. Подразделение городской стражи, в котором служил мой отец, захватило одного последователя Осио, ронина, самурая низшего ранга. Он попросил у стражников разрешения совершить самоубийство. На это лейтенант стражи ответил: «Многие из нас сочувствуют поступку Осио. Мы – находящиеся на службе воины, приучены повиноваться начальству, бокуфу Токугава. Осио тоже состоял на государственной службе. Ты можешь объяснить нам, почему он совершил акт гражданского неповиновения?». «Осио придерживался пути ёмэйгаку [14], – ответил ронин. – Знать и не действовать в соответствии со своим знанием для него было равносильно незнанию. Это объясняет и оправдывает поступки Осио». «Скоро наступит время, – сказал лейтенант стражи, – когда самураи нашего ранга должны будут стереть налет тумана с зеркала». Выражение «стереть с зеркала налет тумана» является ключевым в учении ёмэйгаку. Эти слова свидетельствовали о том, что лейтенант оказался тайным приверженцем философской школы. Что они обозначали? «Стереть налет тумана с зеркала» означало восстановить чье-то врожденное интуитивное знание, которое человек мог получить, лишь отождествив себя с Абсолютом. Идея свойственной каждому небесной правоты и добродетели неожиданным образом имела революционные последствия. Осио понял, что исправление себя в соответствии с требованиями Абсолюта невозможно без исправления несправедливости окружающего мира. Он утверждал, что сохранение верности Абсолюту важнее, чем сохранение верности своему господину или начальнику. Поэтому, хотя правительство осудило его действия, расценив их как бунт, Осио называл свой поступок «гикьё» – «справедливое свершение». Он заявил о своей преданности императору, Зеркалу вечных японских ценностей, и отказался повиноваться временным властям, бокуфу. Осио считал, что бокуфу предало императорский трон. Его действия стали жертвенным протестом, скорее религиозным, нежели революционным актом. Целью Осио была чистота намерений, а не успех. Подобные искренние действия никогда не бывают эффективными. Ты понимаешь великое значение благородной неудачи Осио?