Малькольм Брэдбери - Обменные курсы

Тело чувствует нежное прикосновение.

– Вам нравится, да, нравится? – спрашивает голос. Кто-то теребит его за плечо и тянет за руку. Петворт открывает глаза: он в огромном, залитом огнями зрительном зале. Оркестровая яма пуста, партработники, генералы и декольтированные дамы встают со своих мест.

– Надеюсь, вам понравилось, они пели очень хорошо, – говорит Любиёва, держа Петворта под руку. – Разумеется, для бедного юноши всё трудно. Он спрашивает себя, мужчина ли женщина и женщина ли мужчина? И если это неразбериха, то сколько ее будет еще? Конечно, он растерян, не верит своим глазам и чувствам.

– Еще бы, – говорит Петворт.

– Но в конце концов всё прояснится, пусть и неожиданным образом, – продолжает Любиёва. – Разумеется, в опере обязательно должна быть неразбериха, и еще опер всегда немного эротичный. А сейчас, наверное, вы хотите совершить променад по фойе?

– Кто, я? – произносит Петворт, оглядываясь.

– Да, вы. – Любиёва поправляет шаль, крепко берет его под руку и встает. – Мы всегда променаемся в интерлюдии.

– Может быть, вы хотите посетить ватерклозет? – заботливо предлагает Плитплов. – Следующий акт очень длинный, я пойду с вами.

– Хотите напитка вроде шампанского? – спрашивает Любиёва. – Или, если желаете, блин? Он часто вкусный. И, может быть, увидите даму в красном платье, которая вас высматривала.

– Не думаю, что она высматривала меня, – отвечает Петворт, ковыляя следом.

– Конечно, вас, – говорит Любиёва. – Как будто мы не знаем, какой у вас излюбленный интерес.

В широком проходе публика движется к выходу; Любиёва устремляется вперед. Петворт спотыкается – о Плитплова, который исхитрился обронить программку и теперь нагнулся ее поднять.

– Мой добрый друг, – шипит Плитплов, резко выпрямляясь и хватая Петворта за рукав, – разве вы не понимаете, как глупо себя вели?

– Глупо? – переспрашивает Петворт.

– Пожалуйста, говорите тише, делайте вид, будто обсуждаете оперу, – говорит Плитплов, идя с ним рядом. – Разумеется, вы скомпрометировали всех, кто вам друг. Теперь эта девица, ваш гид, знает все. Она видит вас насквозь и, конечно, понимает, в какие отношения вы вступили сегодня днем. И с какой прелестной дамой.

– Это мое личное дело, – отвечает Петворт.

– Вы не в Кембридже, мой друг! Что такое личное дело? Вы устроили неприятности этой даме и, возможно, мне. Вы понимаете, что я больше не могу вам доверять? Так вы думаете, что в этой работе содержится проблематика самоидентификации личности? Конечно, вы правы, у вас глубокое критическое чутье. Ах, мадемуазель Любиёва, надеюсь, мы не заставили вас ждать? Мы обсуждали оперу.

– Но вы пропускаете променад, – говорил Любиёва, ведя их в фойе. – А я думаю, именно за этим люди приходят в опер. Посмотреть на других и показать себя. Наше торжественное событие, разве вы не хотите к нему присоединиться?

– Сударыня, – с поклоном отвечает Плитплов. – Ведите, вы – наш гид.

Петворт оглядывается: фойе странным образом преобразилось. Видимо, служители распахнули множество дверей, и получился коридор из зеркальных залов и бархатных переходов, кольцом опоясывающий всё здание.

По бархатно-зеркальной анфиладе чинно прохаживаются люди: партработники, военные, декольтированные дамы. Сверкают наряды, сияют манишки, пары движутся, словно в придворном танце, под музыку, еще звучащую в их ушах. Некоторые держат бокалы с искристым вином или тарелки с едой. Проходит высокопоставленный военный под руку со своей спутницей; волосы у нее уложены на затылке в тугой пучок, вырез рассекает тело, как скальпель. У обоих в руках по фунтику мороженого, увенчанному искусственной пеной.

– Говорят, когда променаешься в опере, обязательно встретишь всех знакомых, – говорит Любиёва, вливаясь в медленный круг гуляющих. Петворт идет по одну сторону от нее, Плитплов – по другую.

– И, разумеется, не всем это по вкусу, – замечает Плитплов.

– Думаю, сейчас вы хорошо узнаёте нашу страну, – говорит Любиёва. – Вы видели нашу научную жизнь с близкого расстояния. Литературную жизнь с очень близкого расстояния. Теперь вы видите нашу культурную жизнь, которую все ведут, рабочие и жены рабочих.

– Это что, рабочие и жены рабочих? – хихикает Плитплов.

– А кто же они, по-вашему? – спрашивает Любиёва.

– Аппаратчики и любовницы аппаратчиков, – улыбается Плитплов.

– Ну, они тоже рабочие, потому что работают рукою и головой, – кивает Любиёва.

– И некоторыми другими частями тела, – добавляет Плитплов. – Знаете, как у нас говорят: одни продвигаются на коленях, другие – на спине. Думаю, не так трудно отличить тех, кто движется горизонтально.

– А, понимаю, – говорит Любиёва. – Вы хотите сказать, что жены наших руководителей горизонтальны?

– Так вы признаете, это наши руководители, а не рабочие? – спрашивает Плитплов.

– Значит, вы обвиняете наших партийных работников в моральном растлении?

– Ну, мой добрый старый друг… – Плитплов внезапно протягивает Петворту руку, – желаю приятно провести последний вечер в Слаке. Боюсь, для меня он не такой приятный. Нам надо попрощаться.

– Как, неужели вы уходите? – с улыбкой спрашивает Любиёва.

– Думаю, у моей жены болит голова, она не видела меня весь день, – говорит Плитплов. – К тому же вы знаете, что я встал очень рано, чтобы закончить дела, попасть на вашу лекцию и пообедать с вами. Этот день не был днем удовольствий, но я старался выполнить свой долг. Теперь я знаю, что у вас есть гид, которая за вами присматривает. Надеюсь, вы будете осторожны в путешествии через лес.

– Простите, если что не так, – отвечает Петворт. – Надеюсь, мы увидимся, когда я вернусь в Слаку.

– Не думаю, – произносит Плитплов. – У меня много дел по всей стране.

– У товарища Петвурта тоже, – вставляет Любиёва.

– Тогда я прощаюсь. И, пожалуйста, будьте осторожны. Вы не всегда осмотрительны. А когда вернетесь в Англию, пожалуйста, передайте мой пламенный привет вашей Лотти. Вы знаете, как я к ней привязан. Скажите, что я здоров, если не считать головных болей. И что я добился успеха, несмотря на мелочный критицизм врагов. Может быть, она что-нибудь мне передала, когда вы ей звонили?

– Нет, – отвечает Петворт.

– Ах да, ваш сегодняшний телефонный звонок! – восклицает Любиёва. – Всё хорошо? Надеюсь, вы не забыли важную вещь, которую я вам устроила?

– Нет, не забыл, – говорит Петворт, – просто не смог позвонить.

– Не смогли?! – Любиёва резко останавливается.

– Да. Я опоздал всего на несколько секунд, но меня отказались соединить.

В большом зеркальном коридоре, под сверкающими люстрами, Любиёва останавливается и смотрит на Петворта в упор. Пары, следовавшие за ними, пятятся; кто-то роняет бокал.