Стивен Фрай - Лжец

Тикфорд, смертельно бледный, стоял за своим письменным столом.

– Вот это, – произнес он, предъявляя книжку в бумажной обложке, – принадлежит вам?

О Господи… о Иисусе Христе… Это был принадлежащий Эйдриану экземпляр «Голого завтрака».

– Я… я не знаю, сэр.

– Ее обнаружили в вашем кабинете. Она надписана вашим именем. Больше ни у одного ученика школы такой книги нет. Старосты проверили это сегодня утром по приказанию директора школы. Итак, ответьте мне еще раз. Это ваша книга?

– Да, сэр.

– Скажите мне только одно, Хили. Вы сочинили журнал в одиночку или были еще и другие?

– Я…

– Отвечать! – рявкнул Тикфорд, хлопнув книгой о стол.

– Один, сэр.

Тикфорд смотрел на Эйдриана, тяжело дыша через ноздри, – ни дать ни взять загнанный в угол бык.

«Ах, мутота размудацкая. Сейчас он мне врежет. Он совсем не владеет собой».

– Отправляйтесь в ваш кабинет, – сказал наконец Тикфорд. – И не покидайте его, пока за вами не приедут родители. Никто не должен ни видеть вас, ни говорить с вами.

– Сэр, я…

– Убирайтесь с глаз моих, вы, вредоносное маленькое дерьмо.

Форменная Фуражка торопливо вошел, помахивая листком бумаги, в контору таможни, где сидел, глядя в телевизор, Темно-Серый Костюм.

– Товарищ капитан, – сказал Фуражка, – вот список содержимого багажа делегации.

– Для начала, можете забыть о вашем дерьмовом "товарище", – сказал, беря листок, Темно-Серый Костюм.

– Вещи Сабо перечислены в самом верху, господин.

– Читать я умею.

Темно-Серый Костюм просмотрел список.

– Всех остальных членов делегации обыскивали так же тщательно?

– Точно так, же, тов. капитан Молгар.

– Книги по шахматам проверили?

– Проверили и заменили идентичными экземплярами, на случай, если. – Форменная Фуражка с надеждой взмахнул рукой. Он не понимал, что уж такое могли содержать в себе шахматные руководства. – На случай микроснимков? – прошептал он.

Темно-Серый Костюм презрительно всхрапнул.

– А этот приемник в багаже Рибли?

– Самый обычный приемник, капитан. Товарищ Рибли много раз вывозил его за границу. А что, его тоже подозревают?

На этот вопрос Темно-Серый Костюм не ответил.

– Похоже, у Ксома очень тяжелый чемодан.

– Он старый. Кожаный.

– Проверьте его рентгеном.

– Да, господин.

– Да, капитан.

– Да, капитан.

– Так-то лучше. Форменная Фуражка кашлянул.

– Капитан, господин, почему вы выпускаете Сабо из страны, если он.

– Если он – что?

– Я... я не вполне уверен, господин.

– Сабо – один из самых талантливых молодых гроссмейстеров мира. Будущий Портиш. Вся эта проверка – обычное испытание вашей расторопности и ничего больше. Вы поняли?

– Да, капитан.

– Да, товарищ капитан.

– Да, товарищ капитан.

Темно-Серый Костюм негромко хмыкнул. Он и сам не знал, что искал. Но англичане уже многие годы хорошо платили ему, и раз им вдруг захотелось, чтобы он отработал свои деньги, вряд ли у него есть основания жаловаться. В конце концов, работа нисколько не опасная. Он просто исполнил привычные свои обязанности, и если власти обнаружат его странный интерес к Сабо, они скорее наградят его за рвение, чем расстреляют за измену.

Сегодня утром он порылся в личном деле Сабо, пытаясь найти причины неожиданного приказа англичан. Ничего там не было: Штефан Сабо, совершенно безупречный гражданин, внук героя Венгрии, ее большая шахматная надежда.

Решение npишлo к Темно-Серому Костюму, точно ослепительная вспышка. Штефан Сабо вознамерился переметнуться во время турнира в Гастингсе в стан врага. И англичане хотели убедиться в том, что он честный перебежчик, что не везет с собой никакого оснащения, указывающего на цели более темные.

Но зачем преуспевающему шaхматисту перебегать к врагу? Шахматисты зарабатывают хорошие деньги, которые им разрешают оставлять у себя, им дозволены неограниченные выезды за рубеж, счета в заграничных банках. Господи боже ты мой, Венгрия все-таки не Россия, не Чехословакия. Темно-Серый Костюм, уже много лет изменявший своей стране, ощутил возмущение, гнев на юного перебежчика.

"Экое дерьмецо, – подумал он. – Чем уж так нехороша ему Венгрия, чтобы удирать из нее в Англию?"

Когда Эйдриан совсем уж заскучал, президент решил, что заседание пора закруглить.

– Ну хорошо, – сказал он, – время довольно позднее. Если других вопросов у нас нет, я хотел бы…

Гарт Мензис поднялся со своего места и улыбнулся улыбкой праведника.

– Один вопрос остался, магистр.

– А он не может подождать?

– Нет, сэр. Думаю, что не может.

– А, ну что же, очень хорошо.

Эйдриан мысленно выругался. Все они знали, какой вопрос собирается поднять Мензис, и Мензис знал, что все знают. У них имелась возможность поднять этот вопрос самостоятельно, однако они ею пренебрегли. Ладно. Очень хорошо. Другие отлынивают от исполнения своего долга – но только не профессор Мензис.

Он с лающими звуками прочистил горло.

– Я изумлен, господин президент, совершенно изумлен, что участники этого заседания могут думать о том, чтобы закрыть его, не обсудив сначала дело Трефузиса.

Дюжина лиц торопливо уткнулась в листки с повесткой заседания, две дюжины ягодиц в испуге поджались.

Он сказал это. Вот он, взял да и сказал. Как бестактно. Как до боли неуместно.

На дальнем конце стола оскорбленно высморкался математик, специализирующийся по гидродинамике и совращению ньюнемских первокурсниц.

Те части Эйдрианова тела, которые не смотрели уже в повестку дня и не поджимались в испуге, неодобрительно затрепетали.

До чего же это безумно похоже на Гарта – заговорить на тему, которую все присутствующие с таким изяществом обходили стороной. И сколько ребячливой риторики в его заявлении, что он-де изумлен их уклончивостью.

– Я поймал себя на том, что гадаю, – продолжал Мензис, – как все мы чувствуем себя в связи с тем, что в нашу среду затесался преступник?

– Но право же, Гарт…

– О да, магистр, преступник.

Мензис, высокий и тощий, с лицом таким же белым и глянцевым, как обложка ежеквартального журнала по гражданскому праву, редактированием коего он столь гордился, прижал выпрямленный большой палец левой руки к отвороту пиджака, слегка наклонился, согнувшись в пояснице, и взмахнул рукой правой, приобретя, как он надеялся, облик воинственной фигуры с первой страницы "Кембридж ивнинг ньюс".

Вид взрослого человека, настолько откровенно пытающегося принять позу выступающего в суде обаятельного адвоката, оледенил Эйдриана. Сколько бы лет ни стукнуло Мензису – а на голове его уже не осталось ни единого темного волоса, – величия во внешности его всегда было не больше, чем во внешности нахального старшеклассника. Старшеклассника классической школы, подумал Эйдриан. Своего рода подростковый Мальволио – торчащие локти, лоснистые виски. Эйдриан находил Мензиса таким же утомительным, как все его прототипы: смотреть на него было неописуемо противно, не принимать в расчет – опасно.