Мария Чепурина - Гечевара

Не найдя ответа, Алексей пошёл мыть плинтус сам.

Ему уже порядком надоело наблюдать на мониторе с самого утра «Свирепых ёжиков».

Аркадий сидел за столом в тренировочных брюках, натянутых чуть не до самой груди, в старых тапках, растрёпанный. Время от времени кусал от целого рулета с земляничным кремом в шоколаде и пил воду из носа электрического чайника. Перед ним лежали разные бумажки.

Лёша поздоровался.

– Привет, привет, – сказал ему Аркадий. – Слушай, Алексей: я тут смотрю бумаги – ну, как раз те, что ты прятал на работе, а потом принёс, – тут точно всё?

Алёша испугался. Быстро вспомнил то, что было связано с пакетом, и решил сознаться, полагая, что товарищ эту мелочь извинит:

– Вообще-то нет. Я… хм… я, если честно, потерял футболку.

– Что? Футболку? Ты о чём?

– Футболку Виктора. С Геварой. Помнишь, красная такая. Вы её мне положили.

– Вроде, было дело…

– Ну и вот. Она… э-э… так скажем, погибла. Понимаешь, я решил запрятать эти вещи в кабинет начальства. Там никто искать не будет. Ну, и так сказать… Зашла начальница – она у нас такая гнусная! Не знаю, что бы мне могло быть за проникновение на работу, да ещё и к ней, туда. Короче, я набросил этой грымзе майку на башку и смылся, пока она ничего не поняла.

– Ого! – сказал Аркадий. – Да ты крут. А я бы не сообразил. Наверно. Вроде, Витька про свою фуфайку вообще не вспоминает.

– Я надеюсь, и не вспомнит.

– Но вообще-то, я не про фуфайку говорил…

Двуколкин вновь насторожился. Только бы не всплыло, где на самом деле он работает, где прятался пакет и как он был почти потерян!

– Там были кое-какие мои рукописи, – говорил Аркадий. – И по-моему, один лист исчез.

– Он с чем-то важным?

– Да нет, не то, чтоб так уж прямо… Я почти всё помню наизусть. Но просто неприятно. Там никто не рылся? В смысле, в наших документах?

– Нет. Никто, – сказал Алёша.

Кто там мог порыться? Только Лиза. Но ему так не хотелось этого, что Лёша сам мгновенно убедил себя в том, что его подруга не могла свершить такое святотатство, да ещё и выкрасть один лист.

– Наверно, где-то выпал. Может быть, тогда, когда я Витькину фуфайку доставал.

– Понятно, – сказал вождь.

Он то ли сделал вид, что верит Лёше, то ли в самом деле был доволен этим объяснением.

– А чего там было, на листке-то? – не без опасений спросил тот.

– Там были лозунги.

Аркадий повернулся задом, что-то поискал в своей горе бумаг, достал один листок.

– Ну, видишь ли, – сказал он Алексею то ли со смущением, то ли с гордостью. – Все любят заниматься творчеством. Конечно, если они не тупые потребители, а люди, вроде нас, живущие по Фромму: «не иметь, а быть».

«Опять понёс какие-то заумности, – подумал Алексей, – сейчас, наверно, скажет про постмодернизм».

– В ситуации постмодерна,.. – вождь как будто читал мысли, – творчество бессмысленно. Всё будет повторением. Мир же перегружен текстами.

Алёша уже знал, что «текст» – это не только то, что состоит из букв. Недавно он нашёл у своего соседа книгу со статьёй «Чихание как текст».

– Поэтому, – продолжил вождь Аркадий деловито, – я избрал для себя жанр максимально ёмкий и приближенный к практической реальности. Я пишу лозунги.

– Прикольно. Типа, революционные?

– А как же! Вот сейчас сижу, смотрю, чего бы выбрать. Для грядущей Революции.

Товарищи серьёзно посмотрели друг на друга. Поняли без слов: надо потише. Перед ними вещи эпохальной важности.

Затем они вдвоём склонились над Аркадиевыми бумагами. Там значилось «Забей на капитал!», «Долой телевизор!» и «Фабрики – рабочим, буржуазное дерьмо – буржуям!». Алексею нравилось. Тут в самом деле была выдумка и некая игривая двусмысленность цитат в том духе, как любил Аркадий.

– Я хочу, чтобы лозунг был один. Как символ. Вроде как «Свобода, равенство и братство» или «Пролетарии всех стран…». Ты понимаешь?

– Да, – сказал Алёша. – Мне вот этот больше всех.

Он пальцем показал на фразу в самом низу списка:

«Даёшь настоящее!»

– Мне тоже, – сказал вождь. – Оно из давних, вспомнил только что. С листка, который потерялся… Да, по-моему, в самый раз.

Ночью Алексею не спалось. Всё думал, что до Революции остались всего сутки, и ужасно волновался, вдруг поняв, что он боится и того, что она будет, и того, что она может не случиться. Чтобы отвлечься, Лёша решил думать о подруге. Вскоре до того додумался, что вовсе потерял сон, ощутив, что жизненные силы в нём бурлят, как в полдень. Кроме всего прочего, Алёша обнаружил, что его товарищ Виктор ужасающе храпит. Примерно в три часа Двуколкин с грустью должен был признать, что спать не сможет. Полежит до полшестого тихо, чтобы не будить народ, а потом встанет.

Вдруг тихонько заиграла группа «Сопли».

– Да? Кто? – сонным голосом просил Аркадий сверху.

Было тихо, и Алёша разбирал отдельные слова: «открой», «впусти», «боюсь».

– Ты что, с ума сошла? – спросил Аркадий шёпотом.

Двуколкин лежал тихо.

– Ладно… Ну, ты где? А. Понял. Я сейчас. Блин, точно ненормальная…

Аркадий слез с кровати, в темноте нашарил свои брюки, нацепил их ушёл из комнаты.

«Конечно, его девушка, – подумал Алексей. – Та самая».

Он вспомнил эпизод, который приключился после дня рождения Агустиньо Нето, и тихонько стал молиться, чтобы тот не повторился. Но загадочная девушка вождя по-прежнему будила Лёшину фантазию. Двуколкин притаился, чтобы теперь узнать о ней побольше. Может быть, увидеть…

Через несколько минут открылась дверь, и две фигуры вошли в комнату.

– Послушай, – прошептал Аркадий. – Я ж тебя просил не приходить. Что за привычка лазить по ночам в окна общаги?

– Я боюсь, – ответил голос девушки.

Такой знакомый голос, что Двуколкин не поверил! Может, померещилось?

– Снежана, ну кого? – спросил Аркадий.

Алексей мог бы сказать сам о себе: «чуть не упал», если бы только не лежал в кровати.

Между тем Снежана отвечала:

– Я боюсь Пинкова. Бывшего начальника.

– Давай присядем, – сказал вождь. – Только потише. Витя и Алёша спят.

Двуколкин услыхал, как скрипят стулья. Он лежал, не шевелясь, и, сам не зная, для чего, слушал беседу, удивляясь всё сильнее и сильнее:

– Милая, ты всё делала правильно?

– Да, всё, как ты сказал. Старалась быть этакой ведьмой, ущемляла их, где только можно, заставляла делать всякие бессмысленные вещи… Даже двух девчонок как-то раз заставила уволится. Под видом, что это они распространяли агитацию.

– И как?

– Не знаю. Вообще, наверно, результаты есть. У них действительно проснулось пролетарское сознание, как ты говорил. Но не у всех.

– Это неплохо. А что – агитация?

– Ну… я надеюсь, не перестаралась. Всё, как мы с тобой решили: всякие листовки по углам, призывы, бюджет фирмы с указанием доли на зарплаты. После этого, конечно, я изобразила, что их всех подозреваю…