Игорь Редин - Синий роман

– Меня зовут Кристина. Я люблю лето, диско, море, шумные компании и «Amaretto», – вот так и никак иначе мы привыкли представляться незнакомым людям.

– А. Бабоукладчик.

– Что? – её брови удивлённо взметнулись вверх.

– Да нет. Ничего. Меня зовут Олег. Я не люблю всё Вами перечисленное, но это не помешает попытаться нам найти общий язык.

– Где?

– Что где?

– Где мы будем пытаться его найти? У тебя или у меня? – более короткого перехода на «ты» мне наблюдать не приходилось.

– У меня дома мама, – солгал я, надеясь на то, что она пригласит меня к себе. Захотелось посмотреть, как и где живёт столь бескомплексный человек.

– А! Маменькин сынок?

Вообще-то это глупость, кажущаяся верхом крутизны для какого-нибудь пятиклассника, а, может, и того моложе, но я постарался пропустить эту ошибку мимо ушей.

– А, как насчёт того, чтобы поехать к тебе? Возьмём «Amaretto», пару дисков с диско-музыкой, наберём в канистру морской воды и станем шуметь до седьмого пота, чтобы было похоже на летнюю жару.

– А ты весельчак, – похоже, с «маменькиным сынком» она просто погорячилась, – только диски выбирать я буду сама. Да и без морской воды, я думаю, мы как-нибудь обойдёмся.

– Как скажете, сударыня, – иногда меня пробивает на псевдоинтеллигентность.

После непродолжительного вояжа по магазинам, в основном в поисках музыки, удовлетворяющей эстетические запросы незакомплексованной Кристины, мы пошли на стоянку такси. Она находилась в двух шагах. В Ялте всё рядом.

Весна, устав от бесцельно подвешенного состояния, спустилась на тротуар и, дойдя до ближайшего такси, забралась в него вместе с нами. Третьим, бесплатным пассажиром. Хотя, нет. Это просто мне показалось. В конце концов, было бы непростительным эгоцентризмом с моей стороны, взять и забрать всю весну себе. Пусть даже на время непродолжительной поездки. Пусть даже в такси. Однако, пребывая в таком приподнятом настроении, то ли от близкой близости, то ли от того, что весна сошла на тротуар, а может быть просто из-за лихой езды таксиста, я не заметил, как мы добрались до её дома.

В её однокомнатной квартире творился творческий беспорядок, но пыли, как это ни странно, не было. Её не было даже там, где она должна, просто обязана была водиться. Например, в каком-нибудь дальнем углу или, скажем, на кинескопе телевизора. Её не было нигде. Даже плафоны люстры были освобождены от её присутствия.

– У тебя уютно, – сказал я, и это было правдой.

– Я знаю, – ответила она, и это тоже не было ложью.

– А где у тебя водится холодильник? – зайдя на кухню, я не обнаружил этого домашнего представителя вечной мерзлоты там, где он должен был находиться.

– Он не водится, а живёт, и живёт он на балконе, – почти кричала она из комнаты, не зная о том, что у меня отличный слух.

– Привет, старина, – попытался я поделиться своим игривым настроением с холодильником.

– Привет, мудило, – холодильник был настроен отнюдь не игриво.

Ну, что ж, на нет и суда нет. Положив в сей неприветливый агрегат (одно слово – холодильник) бутылку водки, два банана, три мандарина и одно яблоко, я пообещал себе, что больше не буду общаться с этим грубияном. Ликёр я предусмотрительно оставил на столе.

– Что ты здесь делаешь?

Я был уверен: она знает о том, что её неодушевлённый сожитель обладает крайне сомнительной для холодильника способностью разговаривать.

– Да вот, только что поругался с твоим холодильником.

– Не обращай внимания. Он всегда груб с незнакомцами, но когда ты познакомишься с ним поближе, увидишь, что он умеет не только грубить…

– Но и хамить…

– Да. Этому его тоже не надо учить. Кстати, он так же, как и ты, любит джаз.

– Откуда ты взяла, что я люблю джаз?

Я был уверен в том, что не говорил ей о своих музыкальных предпочтениях. Не на лбу же у меня это написано.

– Да у тебя на лбу это написано, – я подошёл к зеркалу…, – не в прямом смысле, конечно. Я не знаю, как это объяснить, но почти всегда могу безошибочно определить людей предпочитающих джаз, другим музыкальным направлениям, не говоря уже о панках и рокерах.

– Интересно, как это у тебя получается?

– Я же сказала: не знаю.

– Не знаешь и ладно. Ну, что приступим?

– К чему?

– К поиску общего языка, – я открыл грубияна и извлёк из него водку.

Она достала из кухонного шкафчика две семидесятиграммовые рюмки.

– Приступим.

И мы приступили. Первый тост был поднят за успешный поиск. Второй – за весну. А третий, я не удержался и поднял за её ноги, как за красоту вообще.

Она поняла мой тост по-своему (впрочем, и по-моему – тоже). Встав из-за стола, она освободилась от одежды и, подойдя ко мне, уселась на мои колени. Дальше было… Мне бы очень хотелось написать о том, что было дальше и, причём в таких подробностях, чтобы волосы на голове, и не только на ней, встали дыбом. Но, как говорится, не судьба. Перлы типа: «он взял свой могучий горячий штык и погрузил его в её благоухающий цветок» – не по мне. А посему мы поставим в этом месте многозначительное многоточие… и даже снабдим это хозяйство на коду восклицательным знаком! Вот. Или даже тремя, чтобы не было сомнения, в том, что всё было просто прекрасно!!!

Выкурив сигарету, которая, как известно, приятна не только после обеда или с кофе, но и после вышеозначенного многозначительного многоточия, я сказал:

– Хочешь, я научу тебя жесту, который придумал сам?

– А что он означает? – она встала с постели и надела свой домашний халат.

– Он означает: ты и я – одно целое, – указав на неё правой рукой, я дотронулся до своей груди, а затем сжал её в кулак.

– Похоже на жест индейцев.

– Да. Наверное. Я не задумывался над этим…

– Нет. Вы должны мне ответить. Почему Вы курите?

Как же ты меня достал, демон в сутане. Помечтать спокойно, и то не даёт.

– Наверное, потому что нравится, – я с некоторым сожалением продолжал смотреть на обладательницу соблазнительных ног.

Ей, судя по всему, надоел мой настырный и настойчивый взгляд. Встав из-за стола, она, словно модель на подиуме, прошла мимо столов с пустыми стаканами и направилась к выходу. Мой католик-нервотрёп, на полуслове прервал свою тираду и с открытым ртом наблюдал за её лёгкой уверенной походкой.

– А теперь, Редин, представь себе такую картину, – докричаться до Костика – гиблое дело. Он, положив голову на руки, мирно похрапывал, – Она подошла к двери. Повернулась и, сначала указав на меня, дотронулась до своей груди правой рукой, затем сжала её в кулак, чему-то улыбнулась и вышла на улицу, – он выжидающе посмотрел на меня.

– Мечтать не вредно, – резюмировал Редин.

– Да не об этом я сейчас, – Алик вылил себе в рот остатки чеченского самогона. – Откуда она узнала про этот чёртов жест?