Сесилия Ахерн - Волшебный дневник (The Book of Tomorrow)

Позднее, когда внутри и снаружи уже стояла непроницаемая чернота, так что нельзя было различить контуров даже знакомых предметов, я проснулась от ощущения, что не одна в комнате. Я слышала чье-то дыхание над кроватью и ощущала знакомый запах лавандового мыла, поэтому покрепче закрыла глаза и сделала вид, будто сплю. Не знаю, сколько времени Розалин простояла надо мной, но мне показалось, что прошла целая вечность. Даже после того как она ушла и тихо закрыла дверь, я еще долго не открывала глаза, и у меня до того громко стучало сердце, что я боялась, как бы она не услышала. А потом я заснула.

Наутро, когда еще не было шести часов, я проснулась под перекличку птиц за окном. Из-за их непрерывного свиста и щебета мне показалось, будто ночью кто-то поднял дом и перенес его в птичье царство. Их безразличные к остальному миру, оглушительные крики напомнили мне о строителях, которых мы нанимали, чтобы они выкопали бассейн, и которые шумели так громко и нагло, словно это они были хозяевами в нашем доме. Один парень, его звали Стив, постоянно подглядывал за мной, когда я переодевалась в спальне. И один раз утром я ему кое-что показала. Нет, не подумайте плохо. Просто я приколола три пряди волос к бикини – сами знаете куда, – а потом сняла банный халат и стала прохаживаться по комнате, как Чубакка[12], делая вид, будто ничего не замечаю. После этого он ни разу не поднял на меня взгляд, а вот другие, наоборот, стали глядеть на меня во все глаза, стоило мне пройти мимо, так что, по всей вероятности, грязный мерзавец поделился с ними своим секретом. Здесь таких игр точно не будет, хотя почему бы мне не устроить спектакль для рыжей белки? Пусть от страха свалится с дерева!

Сине-белые клетчатые занавески не спасали от солнечных лучей. Комната была ярко освещена, как бар перед закрытием, выставляющий напоказ всех своих порочных завсегдатаев, не говоря уж о пьяницах и мошенниках. Проснувшись, я лежала в постели и оглядывала комнату, которая теперь стала моей комнатой. Обставлена она была простенько, однако, как ни странно, от нее исходило настоящее тепло. И дело не только в солнечных лучах, проникавших внутрь, но также в уютных вещичках в стиле Лоры Эшли[13], и хотя до тех пор я искренне ненавидела всю эту элегантную мишуру, здесь она оказалась как нельзя на месте. Не на месте она была в спальне моей подружки Зои, где ее мама славно потрудилась для десятилетней дочери, несомненно, желая убедить себя в ее чистоте и невинности. Она словно упрятала свою дочь в банку с рассолом.

Однако это не сработало. Зои не стоило труда открывать банку, едва ее мама отворачивалась, и, кстати, она не просто полюбила, а очень полюбила рассол.

Так как комната находилась наверху, потолок был скошенный и спускался в сторону окна. В углу стояло скрипучее белое кресло, и в нем лежала старая сине-белая клетчатая подушка. Выкрашенные в бледно-голубой цвет, стены не производили холодного впечатления. Белый комод был слишком большим для моих запасов нижнего белья. Меблировку завершала металлическая кровать с белыми простынями и голубым с цветочками пуховым одеялом, а также голубым вязаным покрывалом, сложенным в ногах. Над дверью висел простой крест с изображением святой Бригитты[14]. На подоконнике стояла ваза с полевыми цветами – лавандой, колокольчиками и другими, названия которых я не знала. Розалин постаралась на славу.

Снизу до меня донесся шум. Звенели тарелки, бежала вода, свистел чайник, шипела сковородка. Запахло едой. Тут я сообразила, что в последний раз ела вчера днем у Барбары, когда Лулу приготовила нам божественное сашими[15]. И еще я совсем забыла про туалет, так что мочевой пузырь и желудок вытащили меня из постели. Благодаря тонюсеньким стенам я правильно поняла, почему соседнюю дверь то открывают, то закрывают. Мне было слышно, как поднимают крышку с толчка, как льется моча и бьется о фаянсовое дно. Она лилась с приличной высоты, значит, если Розалин не вставала на ходули, это был Артур.

Судя по звукам, доносившимся из кухни и ванной комнаты, мамы не было ни там, ни там. Итак, если повезет, мне удастся ее увидеть. Надев розовые угги, я завернулась в голубое одеяло и скользнула по коридору к маминой комнате.

Несмотря на то что я изо всех сил старалась не шуметь, доски на полу скрипели при каждом моем шаге. Потом я услышала, как спускают воду в уборной, бегом бросилась вперед, и естественно, без стука ворвалась к маме. Не знаю, какой я предполагала ее увидеть, но думаю, похожей на ту маму, которую я видела каждое утро за прошедшие две недели. В спальне должно было быть темно, как в пещере, и я собиралась найти маму на кровати, с головой укрытую одеялом. Однако мамина спальня приятно меня удивила. В ней было светлее, чем у меня, – что-то вроде бывшей кладовки, где царили чистота и прохлада. На подоконнике тоже стояла ваза с лютиками, одуванчиками и какой-то травой на длинных стеблях, перевязанными желтой лентой. Похоже, мамина комната находилась непосредственно над гостиной, так как вдоль стены расположился камин с фотографией Папы над ним, при виде которой я вздрогнула. Но не Папа – хотя я бы предпочла видеть Зака Эфрона[16] на своей стене, – а камин испугал меня. Никогда не любила камины. Белый снаружи и черный внутри, этот камин выглядел так, словно его постоянно использовали, и мне показалось это странным в необитаемой комнате. Наверное, моим родственникам часто приходилось принимать гостей, хотя на первый взгляд они не показались мне любителями вечеринок. Только потом я обратила внимание на смежную ванную комнату и поняла, что Розалин и Артур отдали маме свою спальню.

Мама сидела в кресле-качалке, однако не качалась, а сидела неподвижно и смотрела в окно, которое выходило в сад позади дома. Ее волосы были тщательно причесаны, она надела абрикосового цвета шелковый халат и накрасила губы абрикосовой помадой, которой пользовалась со дня похорон папы. На губах застыла едва заметная улыбка, которую легко было не заметить, но она была, и вид у моей мамы был такой же, как вчера, словно она глубоко задумалась. Когда я подошла поближе, она подняла голову и приветливо улыбнулась.

– Доброе утро, мама, – сказала я и, поцеловав ее в лоб, пристроилась на краешке уже убранной кровати. – Хорошо спала?

– Да, спасибо, – радостно отозвалась мама, и у меня сразу отлегло от сердца.

– Я тоже, – услышала я свой голос. – Здесь очень тихо, правда?

Я решила не упоминать о том, как Розалин ночью приходила в мою комнату, опасаясь, что это мне приснилось. Неприятно обвинять человека, не получив подтверждения его вины.

– Да, правда, – повторила мама.

Мы сидели и смотрели на сад. Посреди участка в один акр рос дуб, протянувший ветки во все стороны, словно предлагая влезть на него. Красивое дерево всей своей роскошной зеленой кроной настойчиво тянулось ввысь. Оно было могучим и стойким, и мне стало понятно, почему мама не сводила с него глаз. В его тени жизнь казалась безопасной и спокойной, и если дуб уже простоял несколько сотен лет, то можно было рассчитывать, что он простоит еще долго. В нашей пошатнувшейся жизни он как будто стал символом стабильности. С одной ветки на другую перелетала малиновка, словно от счастья, что заполучила для себя одной все дерево, и мне показалось, что она похожа на малыша, который один распоряжается в оркестре. Никогда прежде мне не приходилось наблюдать ничего, подобного здешнему дереву и здешней птичке. Но, даже увидев, я не додумалась бы сравнить малиновку с ребенком, который единолично властвует над всеми инструментами. У Зои и Лауры наверняка возникли бы подозрения на мой счет. Во всяком случае, у меня самой они возникли. Вспомнив о подружках, я затосковала по дому.