Владимир Лорченков - Клуб бессмертных

– Люди совсем обессилели, Повелитель, и их кровь стала водой. Что нам делать?

Мне было наплевать на них. Да, сообщаю: единственный настоящий вампир в мире это я. Все остальные несчастные – не больше, чем ходячие мертвяки. К тому же они смертны в вашем понимании этого слова.

Это было бы слишком легко – бессмертие за укус вампира.

Во всем виновато человеческое желание получить все, сразу и даром. Оп-па, тебя куснули, и вот ты бессмертен, ведешь интересную, полную приключений жизнь. Единственный минус – нужно питаться кровью. Как бы не так… Но так называемые вампиры этого не понимают. Они уже не люди и еще не бессмертные. Они животные.

У них своеобразная лихорадка. Хоть они и питаются кровью, но после моих (или тех, с кого я начинал) укусов бедняги сходят с ума, зовут меня «Повелителем», почему-то боятся дневного света и проводят время самым идиотским образом. Так что в этом случае создатели фильмов о вампирах недалеки от истины. Они ни черта не понимают, эти так называемые вампиры: кто они, что они, и зачем все это. За единственным исключением. Да, я говорю о себе.

В аптеках пропал гематоген. Чтобы спастись, я, воплотившись в летучую мышь, проспал тридцать лет в сыром подвале замка. Вампиры в Румынии вымерли совершенно. Не знаю, как в остальном мире: страсть к путешествиям я давно утратил.

Итак, я пережил голодное время правления Чаушеску в Румынии и дождался воцарения в стране демократии. Разницы никакой, за единственным исключением. Гематоген появился в аптеках, хоть и стал стоить гораздо дороже, чем раньше. Славься, свобода. На всякий случай я закупил крупную оптовую партию этого лекарства. Хотя и знал, что особой необходимости в этом нет: все говорило о том, что вот-вот придет мессия, который разрушит чары Молдавии, и мы, бессмертные, обретем, наконец, покой.

Молдавия вновь станет страной для людей.

Мы наконец-то разойдемся. Тихо и мирно. Мир, созданный по законам Дарвина, и мир, созданный по беззаконию. Беззаконию того самого Бога, который представляет собой светящийся шар, не говорящий, не думающий и не чувствующий. Зачем? Ведь он – идеален.

– Вы так представляете себе Бога? – Басеску размышлял вслух. – Безликая светящаяся сфера. Очевидно, это комплекс, связанный с вашим незнанием отца.

– Вы обвиняете меня в инфантильности?

– Я, – мягко поправил Басеску, начиная делать мне вакуумный массаж; он водил по моей спине полым полушарием, из которого был откачен воздух, – не обвиняю, а ищу причины болезней.

– Инфантилен был ваш Иисус, – раздраженно бросил я.

– Примеры.

– Пожалуйста! Его манера прикрывать лицо. И еще. Раз уж я начал призывать вас обращать внимание на те или иные вещи, попрошу задуматься вот над чем: Библия везде пишется без кавычек. Почему, спрашиваю я вас? Ведь название на то и название, чтобы его закавычивать.

– Библия – не только название…

– Тогда какого черта именно это слово написано на обложках всех изданий?! Я вас спрашиваю, почему? Почему, спрашиваю себя. Но ответа не нахожу. Кроме разве что одного – все, что так или иначе связано с Галилеянином, несет на себе отпечаток той самовлюбленности, что всегда сопутствовала ему.

– Вы, очевидно…

– Да-да, – раздраженно перебил я Басеску, – милейший доктор, сейчас вы будете говорить мне о том, что я самовлюблен, но пытаюсь скрыть это. Или, напротив, ненавижу себя и опять же скрываю это?

– Вы, – терпеливо повторил Басеску, – очевидно, замерзли? Укрыть вам одеялом ноги?

Я с удовольствием согласился. Это странно – и я больше расцениваю это как каприз, нежели сознательное чувство, – но я люблю свое тело. Мне нравится, когда ему комфортно. Может быть, именно поэтому я и посещал последние месяцы до прибытия Прометеуса этого доктора, милейшего Басеску. Пора было привести себя в порядок.

О, разумеется, помимо тайны Молдавии была еще и тайна Прометеуса. Или, скажем так, они были прочно связаны. Видите ли, дело в том, что вся Молдавия с момента ее основания до поры ее исчезновения существует лишь в голове Прометеуса. И уничтожив себя, наш Мессия уничтожит эту Молдавию, подарив и себе, и нам вечный покой.

По крайней мере об этом говорится в примечании к карте. Все это: суккубы, Штефан, турки, Молдавия времен националистов, кризисы, женщины, люди, Долина Роз, я, наконец, – всего лишь плод воображения Прометеуса. И в то же время все это – реально.

Да, сходство с Галилеянином налицо. Разница в том, что в данном случае Агнец обязан принести искупительную жертву не во имя людей. Во имя нас, бессмертных. И в то же время во имя людей: когда мы, бессмертные обитатели страны, покинем ее, люди, населяющие Молдавию, вздохнут спокойно.

Страна будет принадлежать лишь им одним.

– Любить себя – естественно, – продолжает беседу Басеску, – это свойственно всем.

– Да, я люблю себя, но как мне этого не делать, коль скоро мое тело – Храм Божий? – Я согласен с доктором, но спорю уже просто ради спора. – Да, знаменитая отговорка Галилеянина. Хотя, уверяю вас, займись Бог такими глупостями, как построение каких бы то ни было храмов, ваше… пардон, наше тело – последняя модель для строительства, которую бы Он предпочел. Довод разумный?

– Само собой.

– Но Галилеянина разумные доводы против и вообще возражения никогда не волновали. Он был демагог, говорю я вам, демагог высшего класса. Как все демагоги, велеречивый, афористичный, чуть изящный в словесных конструкциях. Впрочем, хватит об этом!

Доктор, улыбаясь, отходит от стола и включает тихую музыку. Мне удается заснуть на полчаса.

– Знаете, – говорит он мне на прощание, – меня нисколько не шокируют те возмутительные для религиозных людей рассуждения, которыми вы весьма охотно со мной делились. Влад, вы чертовски симпатичный человек. Но все это я уже читал в многочисленных апокрифах. Как христианских, так и языческих.

– Послуш…

– Дайте договорить, – Басеску терпелив со мной, как мать, – Текст это ничто. Создание религии не равноценно написанию книги. Поверьте, для нас, простых смертных, текст лишен смысла. Да, я обыватель и не стыжусь этого. Дайте нам Шекспира, и мы оставим от него лишь сюжет. При этом высмеем Шекспира за то, что сюжеты он заимствовал у итальянцев. Я говорил, что текст – ничто? Я неверно выразился. Для нас текст это сюжет. Сюжет. Вот что главное. А от слов ничего не зависит. В Евангелиях – неважно каких – могло быть написано что угодно. Мы верим не в это. Даже не в книгу. Мы верим в сюжет. А сюжет это чудо, и от этого суть истории не меняется. Можно сколько угодно менять частности, не трогайте главного: Он был сын Божий и пришел в мир искупить вашу и нашу вину.

Я пожимаю плечами и выхожу прочь, бросив:

– Что ж, поделом вору и мука!