Илья Малыгин - Юродивый

I grieve in stereo, the stereo sounds strange

You know that if it hides, it doesn't go away

If I get out of bed, you'll see me standing all alone

Horrified on the stage, my little dark age

MGMT, Little Dark Age

Глаза не хотели разлепляться. В этом им помог утренний свет, бивший из окна, ставни на котором автоматически поползли вверх с первым же звонком будильника. "Ну ещё пять минуточек!" – подумал Владимир Старообрядцев, с непонятной обидой на будильник, на яркое летнее солнце, на факт, что нужно идти на работу. Такие обиды обычно возникают у школьников и студентов. Ан нет, взрослые мужики от них тоже не застрахованы.

В спине погано стрельнуло, когда он повернулся на бок. В глазах потемнело, когда слишком резко сел на кровати, свесив ноги. Чуть-чуть придя в себя, Владимир оглянулся. Жены рядом не было, уже ушла в клинику, на работу. Ну или куда (или к кому) она встаёт ни свет ни заря.

Проходя через зал в ванную, Владимир громко произнёс:

– Кофе!

На кухне зажужжала кофе-машина. В ванной загорелся свет, стоило ему только вступить на порог. Владимир упёрся руками в раковину и внимательно посмотрел на мужика, пялящегося на него из большого зеркала. Тёмные волосы подстрижены коротким ёжиком (причёска так и устаканилась со времён армии), который уже очень скоро нужно будет идти ровнять; глаза пронзительного серо-голубого оттенка с покрасневшими от хронического недосыпа белками; щёки заросли колючей щетиной, которую он пока не собирался брить. Может и выглядит неряшливо, но ему нравилось. Тело оставалось крепким, плечи неизменно широкими – опять спасибо армии и многолетним тренировкам, продолжающимся по сей день. Всё портили страшные шрамы от ожогов, растянувшиеся от левого плеча вниз по руке, по левой стороне туловища, по левой ноге, до самой левой пятки. До сих пор Владимир благодарит судьбу, что этого ужаса нет на его лице. Он мог бы исправить всё это безобразие, сходить в клинику (да хоть в ту, в которой работает его жена), где ему пересадят нормальную кожу. Ещё во времена его юности подобные операции уже проводились, а сейчас вообще никаких проблем не должно было возникнуть, особенно с оплатой. Но он не хотел. Страшные ожоги служили напоминанием. Вот только чего? Бессмысленности последней войны? Его собственного молодого безрассудства? Алчности правящих нынче людей? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос.

Умывшись и почистив зубы, Владимир вытер лицо и взял с раковины пузырёк, вытряхнул из него красную таблетку и, положив в рот, не запивая проглотил. Утром – красную, днём – жёлтую, вечером – зелёную. Стрельба в спине, неожиданное потемнение в глазах, "светофор" из таблеток – вот та цена, которую приходится платить, если дожил до пятидесяти семи лет и не хочешь продлевать жизнь имплантами и протезами. Цена принципов.

***

Прежде чем пойти на кухню, Владимир глянул в конец коридора. Прямо по курсу комната сына, справа – дочери. Из-под двери дочери бил солнечный свет, не раздавалось ни звука. Наверное ушла в школу. Помимо живого солнечного света из-под двери сына пробивалось мёртвое электрическое свечение. Раздавалось клацанье клавиш. Играет, наверное, или занимается очередной "халтурой" в сети. Скорей всего всё-таки "халтурой", если бы он играл во что-нибудь, из комнаты приглушённо лилась бы ругань, от которой даже сапожники краснеют. А учитывая, что он не был любителем просыпаться раньше полудня, то скорей всего этой ночью не ложился совсем.

Владимир лишь покачал головой и пошёл на кухню. Не было настроения начинать день со скандала, который не приведёт ни к чему, кроме потери нервных клеток, которых у него и так осталось с Гулькин нос.

На всю кухню раздавался запах кофе. Настоящего кофе. И неважно во сколько нынче обходится пачка настоящих кофейных зёрен. Их с женой зарплата позволяла не пить синтетическое говно, которое многие теперь воспринимают как настоящий кофе. И слава богу.

Он вынул дымящуюся кружку из машины, та благодарно запищала. Кофе конечно хорошо, но без порции "хороших известий" утро не такое доброе.

– Двести пятый канал!

Система Smart house послушно включила широкий экран, встроенный в стену. В самом разгаре были утренние новости. Ведущую можно было перепутать с женщиной – обворожительные внешность, улыбка и голос (как у всех ведущих), но глаза слишком мёртвые, даже для "рупора пропаганды". Робот, зачитывающий заготовленную информацию.

– …тем временем, в администрации города, в присутствии министра внутренних дел, продолжается заседание, посвящённое обсуждению целесообразности присвоения автономного статуса Просперитас-сити. Конечно, пока не стоит делать поспешных прогнозов, но…

"Лёд не трогается уже много лет, господа присяжные заседатели."

Автономный статус. Немудрено, учитывая как мегаполис разросся за последние пару десятков лет. А если это действительно произойдёт? Прописка может в одну секунду превратится в отдельное гражданство. В теории может произойти вооружённый конфликт между городом и остальным государством. Не похоже на 2056 год. Скорей уж средние века.

Робот, косящий под человека, тем временем продолжал вещать следующую новость:

– Часть средней полосы страны вновь охвачена пожарами. Во многих субъектах уже введён режим ЧС. Несмотря на усилия пожарных и спасательных служб, огонь продолжает распространяться и уничтожать небольшие поселения…

Дальше шли съёмки с места событий и карта, на которой были показаны основные очаги возгораний. Владимиру даже смотреть было необязательно, он и так уже догадывался. Да, действительно – Нео-Сидней (когда-то Воронеж и область) был усеян страшными красными точками. Кто бы сомневался, что основная заваруха происходит именно там.

"Пьяное пляжное быдло, – думал Владимир. – Сначала свой континент спалили к чертям, что там жить стало невозможно, теперь и этот гробят!"

Он немного отвлёкся от новостей (теперь там речь шла о том, как Новая Китайская Империя и Япония никак не могут решить чей именно протекторат действует на Дальнем Востоке – вопрос мусолится уже не один десяток лет и успел поднадоесть Владимиру) и взглянул на картину которая висела на стене за обеденным столом. Портрет маслом, на котором художник достаточно умело изобразил его семью. Он был против всей затеи с позированием и запечатлением себя и родных на холсте, но жена настояла. Во все времена (а тем более сейчас) иметь собственный портрет – значит иметь достаток, а значит и статус. Не очень дешёвые понты, короче говоря.

Портрет висел на этой стене уже год и Владимир всё думал о том, чтобы его перевесить куда-нибудь ещё – на кухне он был совсем не к месту. Он, в коричневатом строгом костюме, который всегда надевал только по особенным случаям, слева жена Оксана в кричаще красном платье (с относительно недавних пор блондинка с длинными волосами и искуственно удлинёнными ногами, которые, наверное, нужны были, чтобы носить большую искуственную грудь). Они держали руки на плечах их сына и дочери, которые сидели на стульях. Восемнадцатилетний Петя в расстёгнутом пиджаке и с тридцатью килограммами лишнего веса и шестнадцатилетняя Клара – довольно субтильная девушка с выбритыми висками и длинной выкрашенной в бирюзовый цвет чёлкой, падающей направо, которая даже на портрет не согласилась надеть к костюму ничего кроме белых высоких кед.