Дмитрий Лекух - Ангел за правым плечом

– Налей-ка нам виски, мальчик, – говорит, – и подтаскивай вон то кресло поближе, садись напротив. Будем с тобой долгие разговоры разговаривать.

Я только хмыкнул в ответ и недоуменно пожал плечами:

– Ты, – усмехаюсь ей в тон, – похоже, что-то перепутала, девочка. Мальчик давно вырос. К сожалению. Хотя виски тебе я, разумеется, налью. И даже себе чуть-чуть плесну, хоть и за рулем. С удовольствием.

Она в ответ чуть поперхнулась дымом, выгнула удивленно левую бровь и посмотрела на меня с новым, нескрываемым интересом.

– Вот так-то вот, – прикусывает нижнюю губу, – оно, оказывается, и бывает. Мальчики-то вырастают, оказывается. А девочкам только и остается, что начинать потихоньку готовиться к старости.

– Ну, – фыркаю, наливая виски в широкие стаканы толстого дымчатого стекла, – не кокетничай. Сама ведь все про себя знаешь…

Она вздыхает, стряхивает пепел в тяжелую каменную пепельницу.

Такой если кому переедешь – мало не покажется.

– Знаю, – говорит, мягко растягивая гласные, – знаю, Данька. И то, что в свои под сорок выгляжу от силы девчонкой двадцатипятилетней, знаю. И то, что по реакции на трассе, по чувству дороги, – любому мужику-спортсмену фору готова выписать. И то, что мальчики, типа тебя, готовы влюбляться и страдать, тоже, представь себе, понимаю прекрасно. Но я и другое знаю, мальчик. И сколько мне лет, и то, что я вчера человека убила. Насмерть. И сколько мне самой таких вот полноценных лет осталось, представь себе, тоже догадываюсь…

Усаживаюсь напротив, достаю из пачки сигарету и с тоской мечтаю о дожидающейся меня на стеклянном кухонном столике под твердой пластиковой карточкой белой горке кокаина.

Непросто мне придется сегодняшним вечером, думаю.

Ой непросто.

Они, с ее муженьком безумным, – вполне достойные друг друга персонажи, зря я об этом забывать начал.

Вот – и напомнила.

– Ну, – спрашиваю, – и если ты все это знаешь, то зачем я, спрашивается, здесь тебе нужен?

– А ты мне и не нужен, – затягивается. – Точнее, нет, нужен. Как друг Глеба. Как человек, которому он полностью доверяет. И которому, соответственно, нет никаких оснований не доверять и мне, идиотке.

– Ты его по-прежнему так сильно любишь? – спрашиваю, прикуривая.

Она фыркает:

– Да какая тебе, Данька, разница? Люблю, не люблю. Не в ромашки играем. Расскажи мне о нем. Что там происходит? Что с ним происходит? Что он делает, чтобы меня вытащить, можешь не рассказывать. Он в таких ситуациях всегда все делает правильно, тут мне можно совершенно не беспокоиться.

Я молчу.

Потом все-таки отхлебываю виски, хоть поначалу и не особенно собирался.

Мне еще за руль садиться.

И не приведи господи нарываться на какую-нибудь дурацкую гайцовскую экспертизу.

У меня ведь в крови – далеко не только один алкоголь болтается.

Затягиваюсь, тушу не докуренную и наполовину сигарету в пепельнице.

Вздыхаю:

– И все-таки, Инга, сначала нам придется поговорить не об Али, а о делах. Просто – так надо.

Она слушает.

Я закуриваю следующую сигарету.

– В принципе, – затягиваюсь, – ты права. Основные проблемы он, кажется, уладил. И с теми бандюгами, которые тебе звонили в том числе…

Она морщится:

– Передай ему, что я была не права. Мне, правда, хотелось помочь парню, ведь он по моей вине в больнице оказался. Я все деньги, которые у меня тогда были, была отдать готова. А тут – такое…

Я хмыкаю.

– Первое, – морщусь, – что ты должна понять: в больнице он оказался не по твоей вине. А по своей собственной. Я ведь тоже ходил с тобой в челлендж штурманом, ты помнишь? Так что – поляну секу, не позабыл еще все эти гоночные безобразия. Никто ему пистолет к виску не ставил, чтобы в тачку прыгал. Еще сам, небось, просился, чтобы с той самой знаменитой Ингой в челлендж в одной команде пойти. Так что пусть радуется, что жив остался. И ты – тоже радуйся…

– Это, – смотрит на меня внимательно, – ты так думаешь? Или Глеб?

– Да ему-то, – удивляюсь, – откуда эту хрень знать?! У него и прав-то, по-моему, нет. Сколько его помню, всегда на водителе…

Она усмехается:

– А вот это, правда. Так и не научился почему-то. Сначала, когда бизнес строил, времени не было. А потом – лениво стало, да и вроде как не по возрасту. А к людям, покупавшим любое свидетельство об образовании без самого образования, он всегда относился с презрением. Это и к правам тоже относилось.

– А ты, – удивляюсь, – что, реально в автошколе училась?

Она кивает.

– Тут мы с ним похожи, – улыбается.

– И не только тут, – вздыхаю, – сложно с вами, просто пиздец как. Причем с обоими совершенно одинаково.

Она отхлебывает глоток виски, доливает еще, смотрит вопросительно в мою сторону.

– Я, – говорю, отрицательно мотая головой, – лучше пойду разнюхаюсь. А то от всех этих стрессов глаза уже потихоньку слипаются.

Она жмет плечами, молчит.

Мол если надо, – то иди.

Твое право.

Взрослый мальчик.

Я внутренне соглашаюсь, киваю, иду на кухню и одним махом всасываю заранее приготовленную дорожку.

Кокс, кстати, экстремально отличного качества. Почти что и не бодяженный, такой сейчас редко когда в Москве встретишь.

Что ж…

Мажор может себе позволить, думаю.

А я могу себе позволить этими его возможностями воспользоваться.

Он-то сейчас небось, пьет себе потихоньку с парнями да о жизни рассуждает в свое удовольствие.

А я тут – чужое дерьмо вози.

Тоннами.

Вообще, думаю, нет ничего в этой жизни тяжелее, чем в таких делах ковыряться.

Даже на войне, наверное, легче.

Но тут – не мне судить.

Мне в «точках» только журналистом пришлось побывать, к счастью.

Или – к сожалению.

…Я задерживаю дыхание, как перед прыжком в воду, и решительно вгоняю в себя еще одну дорожку порошка.

Просто как обезболивающее.

Закидываю голову, вдыхаю-выдыхаю и иду в гостиную к Инге.

Она там сидит на диване, глядя перед собой и сцепив длинные пальцы нервных ухоженных рук вокруг убедительно прорисовывающейся сквозь плотную джинсовую ткань худой острой коленки.

– Ну что, – спрашивает, – легче стало?

– Легче, – вздыхаю в ответ, – мне может стать, когда я думать перестану. Типа, обычной перезагрузкой здесь не обойдешься, придется отключаться. Шнур из сетки выдергивать. Но я туда пока что не хочу, лучше здесь побуду, не возражаешь?

– Да что ты, – смеется, – конечно, не возражаю. Чем на этом свете больше людей, с кем можно так запросто о том свете поговорить, тем для этих людей лучше. Это надо четко понимать.

Втягиваю воздух через нос, усмехаюсь, закуриваю.

– А мы что с тобой сегодня о том свете говорить собрались? А смысл? Все одно ничего об этом не знаем, ни ты, ни я. Все, кто туда путешествовал, ни один не вернулся почему-то, чтоб рассказать…