Филипп Обретённый - Милые мальчики

– И что из этого?

– А я не отвернулся, – просто кинул «Левушка».

– Почему?

– Из-за его рук. Они потрясающие. Посмотри.

Леня кинул взгляд на сдвигающих столы инвалидов. Нашел глазами того парня. У него действительно были интересные руки: белые, с тонкими длинными пальцами, замирающие на мгновение в красивых положениях, как на древних иконах.

– Он прекрасен, – проговорил Левушка. – Настоящее произведение искусства. Он кривой, да. Я говорю прямо. Но это красиво. По-своему. Но красиво. Ломаная линия жизни.

– Красота в уродстве, значит, – проговорил медленно Леня.

– Да, именно так.

– Оригинально, – улыбнулся Леня. – Хотя не очень…

В уши ударила постепенно умирающая музыка.

– Хочешь чего-нибудь? – спросил Левушка, кивая на свой поднос.

– Давай.

Леня взял у него порцию жареной картошки. Поглощая пропитанные горелым маслом картофельные дольки, он наблюдал за инвалидами, шумно устроившимися в другом конце зала.

– Слушай, а у тебя бывает такое, – вдруг заговорил Левушка, – что в голову приходит какое-то внезапное воспоминание, и от него все становится на свои места?

– А? – не понял Леня.

– Ну, какое-то воспоминание или мысль вдруг всплывает, – Левушка активно жестикулировал руками, – и все выстраивается в голове в строгую систему.

– К чему ты это?

Левушка засмеялся и прикрыл ладонью лицо.

– Только что мысль вертелась перед глазами, – бормотал он.

Он тер глаза, усиленно пытаясь что-то нащупать.

Леня наблюдал за ним, очередной раз не понимая шутки. Происходящее второй день перед его глазами действо походило на фарс. Не хватало игривой музычки для завершения атмосферы. Музыка умирала.

– Вспомнил! – воскликнул Левушка.

– Что за говно у них играет!? – возмутился Леня.

Мелодия давила на уши ровным, нисходящим тоном.

– Подожди! – воскликнул Левушка.

Ударило пианино. Раз… Два. Раз, два… Два. Три. Один…

Леня вздохнул. Выплюнул картофельную дольку.

– Фу, – выпалил он.

– Я вообще не понимаю, как ты это вообще ел, – проговорил Левушка.

– Черт меня дернул поверить тебе и приехать сюда!

– История.

– Что?

– Я рассказывал историю, – просто ответил Левушка.

– Ну, давай свою историю, – зло вздохнул Леня.

– Короче, – взмахнул руками Левушка, – мой брат с детства начал писать…

– У тебя еще и брат есть? – усмехнулся Леня.

– Да, близнец.

Леня прыснул:

– Еще один такой? Лепреконоватый?

– Да, – с поднятыми бровями и улыбкой ответил Левушка. – Так вот. Он писал маленькие рассказики. И читал мне…

– А где он сейчас?

Левушка наклонил голову и ответил тихо:

– Не знаю. Он умер пять лет назад.

Леня замер. Улыбка сразу исчезла с его лица.

– Извини, – медленно проговорил он.

– Все хорошо, – мягко улыбнулся Левушка. – Это сейчас не важно… Я говорил про его рассказы.

Он вдруг спохватился и снова широко улыбнулся.

Снова фарс. А музыка перетекала с клавиши на клавишу.

– Я всегда читал эти рассказы и ничего в них не понимал, – перейдя к задумчивости, сказал Левушка. – Они все были какие-то сверхъестественные, странные. Мне казалось, что в них нет смысла. Когда он умер, я много раз перечитывал то, что он писал, чтобы понять… И ничего не понимал. А вот сейчас вдруг вспомнил одну его историю. И понял. Единственную среди этих странных вещей…

Он смотрел куда-то в сторону и улыбался.

– Наверно, это наркота и все такое. Возможно, тебе это и неинтересно. Но это так важно! Мозг как будто нашел недостающее звено… Сюжет истории, если вкратце, самое главное, заключался в следующем… Там, типа, первобытное время. Языческий обряд. Голые люди, дикие, скачут в хороводе вокруг костра. Они совершают обряд в честь какого-то бога или дьявола (черт его знает).!.. Видно только, что все это похоже на оргию… Но ведь во всех языческих богослужениях есть жертвоприношение. Так?

– Не знаю, наверно, – ответил Леня.

– Фишка-то вот в чем, – вздохнул Левушка. – Главный герой, один из людей, вдруг оказывается принесенным в жертву. Как я понимаю, жертва всегда выбиралась случайно… И он с окровавленной грудью вдруг поражается, что жертвой оказался он. Что выбор пал на него. Что он больше не в хороводе… Он лежит на земле и наблюдает за тем, как его мир перешагнул через него.

Леня молчал, ожидая продолжения.

– И? – наконец спросил он.

Левушка посмотрел на него:

– Что?

– Что ты хочешь этим сказать? В чем смысл?

– Я понял, что этот герой – все люди, – просто произнес Левушка. – Все мы – жертвы. Жертвы своей собственной жизни.

Леня заметил, что стало очень тихо. Музыка почти утихла, подходя к логическому завершению.

Левушка смотрел прямо ему в глаза. Разноцветные радужки угадили в полосу солнечного света. Леня жадно вцепился в них, желая расчленить. Он искал в них грусть, горе, смех, фарс, издевку. Но не нашел в них ничего. На него смотрели два красивых цветных стеклышка: зелено-карий и серо-голубой. Манящие, молчащие, пустые, закрытые. Мертвые.

***

Вот если разбираться во вкусах, то я не понимаю, почему нет искусства вкуса. Ведь у каждого органа восприятия есть свое высшее выражение. Глаза – живопись там, слух – музыка, обоняние – парфюмерия, осязание – ну, скульптура, к примеру. У некоторых по несколько даже. А тут… Вот есть, так сказать, поварство. Но мало кто считает, что это искусство. Даже у греков, кажется, не было и намека на то, что это тоже гений. А ведь это самое сексуальное, самое телесное из искусств. Даже находятся центры насыщения в нашей макушке совсем рядом с центрами сексуального возбуждения. Еда нам нужна в той же мере, что и секс. Да, все это отрицают. Но я считаю, что пора это признать… Ну, что может быть сексуальнее растекающегося молока? В нем пламя жизни. А в гранатах! Стоит нажать на сверкающие гранулы – потечет красный. Он так сильно въедается в кожу, так глубоко вгрызается сладкой горечью в язык, что все внутри сразу поет о полете сладостной спермы. А эти огурцы! В них целая жизнь! Что сильнее их передает свежесть прохладного летнего ветра, а? Или дыня. Она томительна, как тяжелый июльский воздух. А хлеб? Что может быть духовнее старого доброго свежего хлеба?.. Это уже высокое искусство. Целая философия вкуса… Да-а-а, ты с ума сходишь. Поешь оду еде! До чего доведет еще эта готовка? У кого день рождения?..

Я люблю еду. И люблю секс. И горжусь тем, что могу это сказать прямо каждому, кто встанет у меня на пути. И я не верю тебе. Не верю, что ты не секса искала в этой горе. У каждого в этом доме встанет хуй на него! Поверь, у каждого! Считается, до сих пор считается, что женщина может жить без секса – нужно только, чтобы человек хороший был. Нет! Глупая ложь. С кем она останется: с тем, кто является гением этого тухлого мира, но не умеет хорошо трахаться, или тем, кто всего лишь обычный червь, но доставляет ее в постели на седьмое небо? Я думаю, это очевидно. Все любят секс. Все в нашей жизни подчинено сексу. Ведь даже возраст, наиболее почитаемый всеми, – возраст репродуктивный, когда каждый из нас способен хотеть секса. Поэтому нас так хотят, нас, едва перепрыгнувших за двадцать. Мы короли мира, потому что мы короли секса.