Джерри Еленко - 17 признаний

Человечные дела исходят от тех, от кого их совсем не ожидаешь.

Уже дома я достал из пакета обновку и немедленно, отложив все запланированные дела, надел длинные чёрные штаны. Пуговица начиналась на несколько сантиметров выше пупка, что не могло не радовать.

Мой рост метр восемьдесят три. Мои ноги – целых три четверти меня.

Если вы прошли мимо красивого молодого человека и обернулись, значит, у него красивые глаза и ровный нос. Возможно, вас зацепили его густые, кустистые брови. Быть может, выпирающий волевой подбородок и широкие скулы так приковали интерес. Безумные татуировки над бровью и верхним веком. Колечко в носу. Потом подружки станут с интересом слушать о том, как вы описываете внешность своего идеала, запредельного красавчика, мачо из самых пошлых снов. И вдруг какая-нибудь Маня задаст вопрос: «А какие у него ноги?»

Когда мы с Лизой расставались в очередной раз, понимая, что спустя месяц вновь сойдёмся, она собрала вещи и умотала к родителям, но забыла удалить один интересный файл на ноутбуке, носивший название «Д. Л.», что, вероятнее всего, означало «Дневник Лизы». Судя по содержанию, я начал сомневаться в её адекватности и счёл до ужаса глупой.

Знаете, мир развернулся совершенно не тем боком. Теперь на то, каким телефоном владеет парень, обращают внимание в тысячу раз больше девушек, нежели на то, какой мозг скрывается под черепной коробкой. Есть ли у парня белые беспроводные наушники? О, если да, то такой, определённо, по душе.

Я даю прикоснуться взглядом к своей интимной зоне. Чем сильнее открываешься, тем доступнее. По этой причине многим парням нравятся длинные юбки и водолазки на девушках. Распущенные волосы, скрывающие маленькие, аккуратные ушки с миниатюрными гвоздиками или колечками.

Пока кто-то налаживает улыбку перед зеркалом, покупает дорогой смартфон, диагностирует тачку за пять миллионов рублей и обтягивает сиденья меховыми и кожаными чехлами, я подворачиваю правую штанину. Затем левую. Окидываю себя оценивающим взглядом и выметаюсь на улицу.

Девушки проходят мимо. Я даже не пытаюсь никого завлечь. У меня довольно неприметная внешность. Кожа тонкая и бледная, глаза светло-зелёного цвета. Нос с небольшой горбинкой, скорее, капельку смещённый вбок, нежели прямой и аккуратный. Волосы светло-каштановые, немного гуще, чем среднестатистические. Повод для гордости, ведь у нас в семье по мужской линии практически у всех появилась лысина к тридцати. Ощущение, что деды, дядья и братья пожертвовали шевелюрой ради меня.

Я ровно чеканю шаг, внимательно обходя лужи и выбоины в асфальте. Правая нога. Левая нога. Сорок четвёртый размер. Каждый ботинок вычищен и отполирован. Я шагаю широкими шагами, постепенно ускоряясь.

Дневник Лизы начинался резкими, обидными словами. В нём было практически всё обо всех, но больше всего – обо мне.

Первая и вторая страницы говорили: «Сколько можно повторять, чтобы Киря наконец бросил эту грёбаную работу…»

«Я устала ждать его по семнадцать часов».

«Он не заметил, что я подстригла чёлку».

«Охранник в “Перекрёстке” – лови волну перспектив и богатства…»

В нём каждая строчка начиналась с фраз: «Кирилл не видит своей красоты…»

«Кирилл опять вышел на работу и вернулся под утро, а завтра две смены подряд будет вкалывать за тысячу четыреста и спать в охранной будке как бесхозная псина…»

Письменные вопли Лизы хлестали меня по щекам, как ватную куклу. Я чувствовал, что виноват. Я внушал себе, что недостоин такой девушки. Рано или поздно, она должна была от меня уйти.

Четыре месяца назад мы расстались. Но скоро, кажется, сойдёмся. На этот раз уже навсегда.

Я сажусь на лавочку и достаю телефон, включаю камеру, вытягиваю руку над головой. С ракурса сверху вниз делаю несколько кадров, меняя положение ног. Сперва они вытянуты вперёд, затем смотрят носами наверх, ступни напряжены. Потом подошва прижата к подошве. Последний ракурс – поза нога на ногу.

Я просматриваю последние кадры и задумываюсь о превосходном сочетании покрытого льдом асфальта и чёрных ботинок с торчащими носками. Чёрная обувь, белый носок, бледная кожа, подвёрнутые штанины. Неподражаемая классика, минимализм. Духовная гармония. Это то, что не объяснишь первому встречному.

«Дневник Лизы» стал моим постоянным чтивом. В течение месяца я приходил с работы и наливал огромную кружку горячего чая с бергамотом. Я садился возле монитора и штудировал всё, что напечатала её нежная рука. Почти через каждую страницу повторялось:

«Кирилл родился не для того, чтобы стоять в отделе алкогольной продукции и ждать, пока какой-нибудь Иван Иваныч спиздит бутылку дешёвого коньяка, спрятав в карман дырявой, пропахшей нафталином фуфайки».

Чередующиеся огорчения. Уместные сравнения. Нервные срывы. Всё это словно кардиограммой выбито на страницах и сохранено на рабочем столе. Она будто жила на сменах вместе со мной и как призрак маячила по складским коридорам.

Я представлял эти красные, заплаканные глаза и маленький накрашенный ротик, из которого вылетают крики:

«Кирилл совершенно перестал ублажать меня. От него давно не веет сексуальностью. Он так оскудел, что я забыла что значить ревновать его».

Я знал, что у меня имеется подходящий рост, длинные изящные ноги, правильная осанка, гибкие тонкие руки. Но я с детства игрался в солдатики, машинки и сабли. Я впервые попробовал курить, когда мне было шесть, а напился в тринадцать. Меня называли безалаберным, дерзким, беспризорным бродягой.

«Начать – самое сложное».

«Дневник Лизы» твердил одно. Люди, знающие меня с детства – другое.

Неужели третьего не дано?

«Если бы он только знал, сколько фотографов выстроилось бы в очередь ради одной его фотографии в портфолио, он бы мигом уволился».

Самое страшное, что я понимал Лизу. Читал и кивал. Понимал каждую мысль, но снова выходил на работу. Каждое утро новой смены я вставал в четыре утра по будильнику, ронял бутерброд на липкий пол спросонья, поднимал и плотно набивал желудок.

«Начальство не выдавало премию охранникам уже второй месяц подряд. Кирилл говорит – проблемная бухгалтерия».

Однажды я расспросил сменщика о своих ногах. Спросил, смог бы я быть моделью с такими пропорциями.

Под воздействием мыслей о написанном в «Д. Л.» я опросил человек пятнадцать. Почти все сказали, что у меня имеются модельные задатки.

Страница за страницей, двести шестая, двести седьмая:

«Боже, если бы он знал, как сильно я его люблю! Я так не хочу, чтобы он пропадал. Я не вынесу, если он будет выполнять работу ради двадцати двух тысяч рублей».

В тот день, когда я это прочитал, меня оштрафовало начальство. Я на три минуты дольше положенного пробыл на обеденном перерыве. Не успел выйти на пост, как старший охранник магазина делает выговор, и я узнаю, что оштрафован на тысячу рублей.