Алексей Дунаевский - Полюби меня красного

И в самом деле, через каких-то сорок пять минут мы натолкнулись на классический деревенский придорожный паб, в котором светились окна и было полным-полно народу. Вот только пить, кроме Джона, не хотел никто, так как отчаяние и перспектива проебать автобус на Лондон начисто уничтожили все наши желания. Джон же упрямо настаивал на посещении заведения всеми RR, но так и не добился желаемого. В итоге он заволок в паб одного лишь меня, упросив быть переводчиком. Дело в том, что Джону захотелось не пива, а минеральной воды, и потому могли возникнуть затруднения в общении у стойки.

Как только мы вошли в заполненную под завязку пивную, прозвучал окрик: «Мы закрыты на полтора часа!» Озвучила сие какая-то толстая баба с испитым лицом, да так, что меня чуть ли не ветром сдуло, настолько густым и пронзительным оказался этот бабий голос. Однако Джон поймал меня за рукав и вернул на место. Отдавая себе отчет в том, что после такого гостеприимства я вряд ли попытаюсь завести речь о минеральной воде, Джон решился проделать это самостоятельно. В итоге разговор у стойки свелся к следующему.

Баба: Мы закрыты, не ясно сказано?

Джон: Я пить хочу, это тоже яснее ясного. Так помоги же мне.

Баба: Сейчас нельзя ничего продавать, так как все остальные в пабе, если заметят, с цепи сорвутся.

Джон : А ты незаметно, не маленькая уже.

Баба: Могу дать только стакан воды.

Джон: Давай.

Баба куда-то сдриснула и через мгновение принесла стакан, наполненный на одну десятую своего объема. Джон пригубил приличия ради и не моргнув глазом тут же нашел выход из положения, возобновив дискуссию.

Джон: Она теплая, дай холодную.

Баба, метнув в Джона испепеляющий взгляд, сдриснула снова и принесла новый стакан с тем же объемом содержимого. Джон опять пригубил, сморщился, задумался и, протянув бабе стакан, вступил с ней в очередной тур дебатов, попросив… газированную.

Если вам сейчас смешно, то мне тогда было явно не до смеха, так как в пабе все стихло и присутствующие уставились на нас как на залетных беспредельщиков, ищущих на жопу приключений. В этот момент баба принесла Джону здоровенную бутыль с прозрачной жидкостью.

Баба: Ну что, теперь твоя душенька довольна?

Джон: Нет, я не пью эту гадость, да еще в таких количествах. Мне нужна маленькая бутылка объемом пол-литра.

Уж не знаю, какая сила заставила толстую барменшу снова скрыться в подвале, — возможно, есть все-таки в Джоне некий магнетизм, позволяющий ему воздействовать на таких, как она, однако я предпочел ретироваться к дверям, предчувствуя групповое нападение на нас со стороны местных гопников. Дальше — еще интереснее, если не сказать большего.

Когда баба принесла Джону какую-то маленькую бутылочку, напомнившую мне склянку с настойкой боярышника, ирландец попросил открыть данную емкость и дать ему стакан, так как он не хотел пить из горла. Причина — нежелание пролить на недавно приобретенный свитер «Стоун Айленд» хотя бы каплю подозрительно мутной жидкости. Бабу перекосоебило так, что никакой писатель не опишет, но это не помешало ей, словно зачарованной, открыть бутылку и протянуть стакан.

Более того, она стала не без интереса наблюдать за тем, как Джон уселся за стол, налил в стакан на донышко, всем своим видом показывая, что никуда не торопится, вытащил сигареты, прикурил и молвил: «Да, давненько я у вас тут не бывал…»

Мне удалось под шумок покинуть заведение. Задыхаясь от волнения, я поведал о произошедшем сидевшим на улице Белычу и Джимми, но им все было похер, так как ни один из опрошенных ими завсегдатаев паба не мог сообщить ничего вразумительного о работе местного общественного транспорта. Тем более 1 января 2006 года. Равно как и вообще об общественном транспорте, о котором здесь имели самое смутное представление. Разве что старейшие из посетителей, помнившие Черчилля, разруху, холодную войну, подушную подать и эпоху Маргарет Тэтчер, что-то могли рассказать. Сегодня у каждого проживающего здесь крестьянина, вне зависимости от возраста, есть собственный автотранспорт. А на автобусах с электричками ездят негры, преступники, иммигранты и неимущие.

Дождавшись утолившего жажду ирландца, мы вновь двинулись вперед, посчитав, что если набрели на паб, то когда-нибудь дотащимся и до автобуса. Но прошел еще час, пока из пешеходного оцепенения нас не вывел Джимми, плетущийся сзади на расстоянии ста метров.

Сейчас уже точно не помню, говорил ли я вам о странной привычке Джимми ходить по поребрику тротуара, балансируя и раскидывая в стороны руки. Возможно, точно так же он ходит и по Петербургу, правда, я никогда не замечал его за этим занятием.

Однако в Англии он перемещался по городам и весям только таким способом. Не знаю, за кого тогда я боялся больше — за Джимми с его повадками камикадзе или за несчастных водил, которые наверняка до сих пор делятся впечатлениями о странном бродяге, пытавшемся совершить суицид довольно необычным способом.

Жаль, что Б. Акунин такими не интересуется.

Незаметно прошло еще полтора часа, и наступила такая темень, что продвигаться дальше стало бессмысленно. Да и подошли мы к указателю с надписью «До Глазго — 100 км», устрашившему нас в гораздо большей степени, нежели «философский» камень Илью Муромца сотоварищи.

Зато насмотрелись на сельские пейзажи вволюшку! И не беда, что по обеим сторонам дороги красовались сплошные склады, гаражи, птицефермы и газонефтепроводы, зато так пахло навозом…

Обратную дорогу я описывать не стану, так как представляла она собой то же самое. Когда молчание излишне затянулось, Джон решил подбодрить своих спутников предложением исполнить песню «про Абдуллу», которую мы распевали на протяжении всей поездки в Англию. И мы допелись до того, что очень многие наши английские знакомые попросили предоставить им текст этой песни, настолько бритишам понравилась история про афериста, получившего в конце концов по делам своим.

По прошествии кучи времени мы вернулись обратно к пяти углам, и Белыч принялся названивать таксопаку, что не ориентировался на местности. И тот, собака, с радостью согласился подъехать через… часик. Нам не оставалось ничего иного, как околевать на январской погодке, согревая друг друга рассказами про выведенные на чистую воду «33 несчастья» и про того, кто «все деньги стянул, ничего никому не вернул, Абдул, Абдул, Абду-у-у-ул». Знали бы мы, какой интересной историей с махачем все эти песни закончатся, но, увы, это из совсем другой оперы.

До Манчестера мы добрались без каких-либо происшествий. Паки-дауну за рулем было заплачено целых 35 фунтов вместо 43 утренних. Причалив на Пикадилли, четверо RR чуть ли не бегом бросились в китайский ресторан, в котором уже много раз сиживали.