Вадим Чекунов - Кирза

— Вася: — сдавленно говорю, наконец.. — Пошли «колючку» чинить, а?

По ночам по казарме снуют крысы.

Шебуршатся под крашеными досками пола, запрыгивают на койки и лазили в тумбочки.

В казарме живет котенок Душман. Ночи уже холодные, сентябрьские.

Душман сворачивается клубком у кого-нибудь в ногах, и урча, как моторчик детской игрушки, засыпает, согреваясь.

Однажды посреди ночи просыпаюсь от непонятного копошения у самого лица.

«Душман, сгинь, паскуда!» — вытаскиваю из-под одеяла руку и открываю глаза.

Ору. Правда, шепотом.

Невероятных размеров крыса шугается тоже. Тяжело спыгивает на пол и исчезает в темноте.

«Наверное, беременная,» — думаю.

Долго еще не могу уснуть. Все кажется, что меня ощупывают ее длинные, тонкие, мелко подрагивающие усики.

Крысы грызут все, что им попадается — мыло, конверты, сигареты. У тех, кто ныкает в карманы хлеб или конфеты, просто выгрызают карманы.

Отрава их не берет. Крысоловки помогают мало, чаще в них попадаем пальцами мы сами. Решили прибегнуть к помощи природного врага.

Взрослого кота достать не удалось. Пеплов притащил откуда-то серого трехмесячного котенка.

Так в казарме появился Душман.

Котенок крыс боялся до смерти.

Они его и загрызли в конце концов.

Мы ловим крыс тазиком.

Над приманкой — коркой хлеба, крепится перевернутый таз. Таз держится на короткой палочке. К палочке привязывается нитка.

Крыса появляется всегда неожиданно.

Хвостатой меховой рукавицей она стремительно пересекает взлетку и подбегает к приманке. Усаживается на задние лапы и подозрительно оглядывается.

Затаив дыхание, мы вжимаемся глубже в койки.

Наконец крыса вытягивает морду вдоль пола и подползает к самой корке.

Тут охотник — обычно это Мишаня Гончаров, дергает за нитку.

Тазик падает и крыса попадает в ловушку. Теперь главное — вскочить и подбежав к тазику, наступить на него ногой. Потому что пойманная зверюга начинает под ним метаться и пронзительно пищать. Таз ходит ходуном.

Кто-нибудь, обязательно в сапогах, приподнимает самый краешек таза. Когда показывается голый шнур хвоста, таз снова прижимается к полу.

На торчащий хвост наступают сапогом и убирают таз. Разъяренная крыса, изогнувшись, впивается зубами в рант кирзача.

Сверху ей наносится удар шваброй.

С одного удара крысу убить не удавается никогда.

Бывает, что оглушенной, полумертвой уже, принимаются играть в хоккей, швыряя швабрами ее по всей взлетке.

Вся переломанная, безглазая, с разбитым черепом, крыса упорно пытается куда-то ползти.

Оставляя за собой тонкий кровяной след.

Суббота.

Сегодня баня и ПХД. Парково-хозяйственный день. Трусение одеял и уборка территории.

Трусить одеяло — это значит, на пару с кем-то, взявшись за концы вытертого до крайности и местами дырявого полотна, вытряхивать из него пыль. При этом надо постараться, чтобы одеяло не порвалось.

Потом наведение порядка в расположении и на прилегающей территории.

Бычки, бумажки, листья — все должно быть убрано. Дорожки должны сверкать «как у кота яйца».

Снимаешь с коек белье и тащишь в каптерку.

Каптерщик, шнурок, придирчиво пересчитывает простыни и наволочки. Выдает свежие.

Все надо тут же пересчитать и просмотреть на предмет целости. Дырявые вернуть и потребовать заменить. Каптерщик выебывается и отказывается.

— Хорошо, — говоришь. — щас я вот эти Бороде отдам.

Получаешь другие. Заправляешь их себе.

По натянутой нитке ровняются тумбочки и полоски одеял на койках.

В руках — две дощечки с приделанными к ним оконными ручками. Дощечками разглаживаешь и «пробиваешь» одеяла.

Койки все провисшие, с вылетевшими пружинами. Матрасы слежавшиеся, продавленные.

Но одеяла на них должны быть ровными, идеально натянутыми.

Даже если выполнил все поставленные задачи, лучше не садиться и не отдыхать. Мигом найдут тебе еще кучу дел.

Так и ходишь, подправляешь что-нибудь, разглаживаешь, ровняешь.

По-другому ПХД расшифровывается как Пиздец Хорошему Дню.

Помыться в бане толком не успеваешь — если припашут менять белье и там.

Если повезет — успеешь вылить на себя пару шаек.

Вода из кранов бьет то ледяная, то до нестерпимости горячая. Неделя на неделю не приходится.

Пол скользкий, весь в ошметках грязной мыльной пены.

Но под кипятком научились мыться быстро.

Если присесть под душем на корточки, то долетающая вода успевает остыть на несколько градусов — двери постоянно распахнуты и все пронизывается сквозняками.

Вполне возможно намочиться, выскочить, натереться мочалкой, заскочить под струю снова и попытаться смыть.

Гомон стоит страшный. Кто-то на кого-то орет, кто-то ржет и визжит, кто-то петь пытается. Двое не поделили что-то и теперь катаются по полу, пытаясь ухватить друг друга за скользкие руки. Их подбодряют воплями и свистом. В другой стороне играют в «снежки» — швыряются завязанной в узел мокрой мочалкой. Попадет такой «снежок» в пах — мало не покажется.

Шутка — окатить кого-нибудь полной шайкой кипятка или ледяной воды и посмотреть, как жертва дергается.

Желательно не только успеть помыться, но и постираться. Окатываешь разложенную на кафельном выступе форму водой из шайки, проходишь по самым грязным местам — воротник, край рукавов и задняя сторона брюк — огромной намыленной щеткой и быстро споласкиваешь.

На ходу выжимая, бежишь в предбанник, надеясь, что твою подменку — рванье четвертого срока носки — не спиздили или не выбросили куда-нибудь. Иначе будешь в мокром ходить, на себе досушивать.

После бани меня и Черепа назначают пищеносами.

Мы должны забрать из караулки бачки с посудой, принести их в столовую, вымыть, наполнить ужином и отнести обратно.

В караулке нас встречают Соломон, Конюхов и Подкова — плюгавый, губастый хохол из Ивано-Франковска.

Подкова тут же припахивает нас мыть полы.

Начкар, старлей по фамилии Мамлеев, курит и смотрит телевизор. Нас он не замечает.

Возвращается Борода — он в карауле разводящий.

— Так, быстро в столовую, без хавчика нас еще оставите! Через двадцать минут чтоб были здесь, докончите. Съебали!

— Не дай боже, опоздаете! — кричит вслед Соломон.

«Боже» он произносит с ударением на последнем слоге, и через «э» — «божЭ» Задыхаясь, мы с Черепом бежим по холму, кратчайшем путем, в столовую. На дорогу у нас уходит семь минут. Семь минут обратно — итого четырнадцать. Чтобы заполнить бачки — шесть минут.

Должны успеть.

В столовой нас немедленно припахивают повара — грузить какие-то ящики и мыть в разделочной пол. Там же мы встречаем Петручу — Славу Петраченко с нашего призыва.

Петруча учился в кулинарном, и его распределили поваром. Завидовали ему по началу, да быстро перестали. Он один из поваров молодой. Остальные, четверо, черпаки, лупят его нещадно. Всю пахоту взвалили на него. На Петручу страшно смотреть — бледный, глаза ввалились.