Вадим Чекунов - Кирза

На долю секунды выражение лица сержанта меняется и я вдруг понимаю, что Соломон ему не больше друг, чем мне. И что Борода всей душой презирает своего земляка.

На хера тогда ему все это сдалось?

Соломон достает из-за тюка, на котором сидит, початую бутылку «Пшеничной» и не глядя на нас, протягивает ее Бороде.

— Я не буду, — тихо произносит вдруг Сахнюк.

Пауза нарушается вкрадчивым голосом Бороды:

— Я не понял, Гитлер, ты не будешь конкретно что? Пить или за взвод махаться? Поясни нам, глупым дядям.

— Махаться, — выдавливает Сахнюк. — И пить: тоже не буду.

Губы его подрагивают.

Борода подходит к нему вплотную. Берет одной рукой за ремень, другую протягивает к подбородку Гитлера. Тот часто моргает и пытается отстраниться.

Борода, всем своим видом выражая отвращение, застегивает ему крючок:

— Ты больше не шнурок. До самого моего дембеля бойцом проходишь!

На лице Гитлера ужас от осознания:

— Саня!.. Я: не надо! Я все понял:

— Я тебе не Саня, а товарищ сержант! Ремень затяни, воин! — рявкает Борода и оборачивается к осенникам: — Колбаса! Я весной уйду, ты останешься. Проследи, чтоб эта падла в бойцах до осени проходила!

— Слово старого — закон! — отзывается вместо Колбасы Укол, подбегая к Гитлеру.

Не успеваем мы сообразить, что происходит, как Укол несколько раз бьет Гитлера кулаком под дых.

Череп, Кица и я переглядываемся. Никто заступаться не хочет.

Осевшего в углу Гитлера обрабатывают сапогами. Подходят по очереди и пинают. Некоторые, как Уколов или Подкова, делают это артистично, с разбега, взмахивая руками и громко «хэкая».

Дьячко бьет Гитлера несколько раз подряд, метя в лицо.

Гитлер поджимает колени к груди и пытается спрятать голову, выставив вперед локти. При этом он беспрерывно визжит, осекаясь лишь при очередном пинке.

— Дьяк, уймись, ты че, бля! — оттаскивает его за плечи Пепел.

— Теперь вы! — командует нам Борода. — Каждый! По паре раз!

Гитлер мне не земляк, не друг и не товарищ. Моего призыва, и только. В другой ситуации я и сам был бы не прочь навалять ему…

— Саня, хватит с него: Он свое уже получил. Надо будет — и от нас получит… Лично меня он давно достал: Но это — наше. Оставь его нам, мы сами потом решим.

Борода смотрит на меня недоверчиво:

— Бунт на корабле, я так понимаю?

Ситуацию спасает Череп:

— Нам он ничего не сделал. За взвод мы пойдем, а его не трогайте больше.

В каптерке снова повисает пауза.

Череп дожимает:

— Он не виноват ни в чем. Махач — для тех, кто хочет и может. Какой от Сахнюка толк? Он и бабу-то по пизде погладить не сможет толком, не то что въебать кому-то…

— Ведь Свища тоже никто не зовет! — вступает молчавший до этого Кица и каптерка взрывается хохотом.

Действительно, Вася Свищ не в наряде. Но и в каптерке его нет. Сидит себе в бытовке и подшивается.

— Что есть, то есть, — отсмеявшись, говорит Борода. — Толку от Василия Ивановича никакого в таком деле… Бля, какая фактура зря пропадает! Мне бы половину его здоровья!

На этом решено разойтись.

Я и Кица помогаем Гитлеру подняться и тащим его в умывальник. Череп остается в каптерке и что-то негромко говорит Бороде.

Гитлер, беспрестанно всхлипывая, пытается умыться. Его трясет крупной дрожью, и вода расплескивается во все стороны, не попадая ему на лицо. Я хватаю Гитлера за шею и сую его голову под струю. Кица курит и молча наблюдает.

— Оставь на нас тоже, — говорю я ему и вдруг понимаю, что права курить в туалете Гитлер лишился надолго. Если его заловят с этим здесь, будет совсем нехорошо.

Вспоминается солдат по кличке Опара, из «букварей», вечный боец. Повар Гуля, которого из-за нас с Черепом низвели в бойцы…

Гитлер высовывает голову из раковины и, нагнувшись, стряхивает руками воду с волос.

К своему удивлению, обнаруживаю, что мне жаль этого склочного хохла.

Кица протягивает сигарету. Делаю пару глубоких затяжек и передаю ее Гитлеру:

— На, и давай, на очке заныкайся, что ли: Войдет кто-нибудь щас…

Не успеваю закончить, как дверь сортира распахивается и на пороге появляется Борода.

Гитлер прячет руку за спину и роняет бычок на пол.

Борода подходит и оглядывает нас. Останавливается на Гитлере. Мокрый, жалкий, с распухшим носом, тот стоит перед сержантом и снова начинает всхлипывать.

— Прощаю, — Борода протягивает руку к воротнику Гитлера и расстегивает ему крючок. — Черепу и вот им, — сержант кивает на нас с Кицей, — спасибо скажи. Отмазали тебя. Ты понял, воин?

Гитлер судорожно кивает.

— Ни хуя ты не понял, — с деланной грустью говорит Борода. — Взвод — это сила. Один за всех, все за одного. Что, про мушкетеров не смотрел, что ли?..

Гитлер молчит и уныло смотрит на сержанта.

— Короче, — Борода достает сигареты и угощает нас. — То, что за своего вступились, не зассали — молодцы. Ты, Гитлер, с нами все равно пойдешь. Встанешь на шухер вместе с бойцами. Еще один такой залет — и вообще все вместе с ними делать будешь. Ты понял меня?

— Саня, я все понял. Спасибо! — мгновенно забывший про побои Гитлер торопливо курит предложенную ему сигарету.

Мне кажется, прикажи ему Борода сейчас зарезать меня с Кицей, хохол сделает это не задумываясь. Весь этот цирк с последующим восстановлением в правах был рассчитан именно на это. Зато теперь у Бороды есть преданный исполнитель. И мы теперь знаем, что это может случится с каждым из нас.

Перед самым отбоем, уже в койке, шепотом спрашиваю Черепа:

— Ну и на хера мы подписались на это? Отказались бы все разом… Ничего бы они не сделали:

— Чего же не отказался? — ухмыляется Череп.

— Взвод — это сила. Один за всех, и все за одного. «Мушкетеров» не читал, что ли?

Мы тихо смеемся.

Наши койки стоят изголовьями друг к другу. Разговариваем мы лежа на животах, и лицо Черепа очень близко от моего.

— Пизды-то давать в роте старым будем, да из осенников кому навешаем, если за них поднимутся: Когда еще такой кайф получишь: — шепчет Череп, скаля зубы. — А наши тихо лежать будут. Им-то чего лезть: Цапля там, Сито: Не махаться же со своими. Да там с нашего призыва почти все молдаване, кочегары: Небось, в котельной все сейчас. Да не ссы ты:

— Бля, подставит нас Борода. Как пить дать. Ладно, давай спать. Может, вообще ничего не будет. Кто у нас сегодня ответственный?

— Колесников. Сам видишь, нет его ни хуя в казарме.

— А у роты?

— Не знаю. Только если Борода задумал что, то уж точно сделает. Ну, давай, покемарим пока…

Нас будит Аркаша Быстрицкий.

Самый мелкий и тщедушный из наших старых, он вечно комплексует и относится к нам хуже всех.

— Че, бля, спим, а? Одеваем штаны с сапогами, и в каптерку быстро! Ремень возьмите. Без кителя, я сказал! И бойцов поднимите!