Татьяна Панкратова - Техас (сборник)

Заиграл «It must have been love» Roxett – мой любимый медляк.

– Потанцуем?

Он крепко обхватил меня за талию. Я робко положила руки ему на плечи.

– Колян не будет против?

– Да, нет. А чего ты спрашиваешь?

– Ну, я думал, вдруг ты его девушка.

– Да, нет. Ты что!?

Мы, наверно, смотрелись смешно: он метр восемьдесят три и я метр пятьдесят девять.

– Мне, кажется, я тебя где-то видел. Откуда я тебя могу знать?

– Просто я в твоем подъезде живу.

– Да, ладно?

– А ты в музыкалку случаем не ходил?

(Я-то знаю, что ходил. Нарочно спрашиваю).

– Да, на гитару. Года три назад закончил. А что?

– Я на фортепиано туда ходила. Ты здорово играешь!

(Он играл не просто здорово, он играл потрясающе, или во всяком случае мне так казалось тогда. Он мог подобрать на слух любую песню, и у него был такой проникновенный голос, мужественный и в то же время нежный.)

– У тебя кто был по сольфеджио?

– Вера Владимировна! – я улыбаюсь, – по-моему, нет такого человека, которому она бы поставила целую оценку. У меня за четверть была тройка с четырьмя минусами.

– Это, еще ерунда. Вон, Филимон вообще два с девятью минусами получил.

Я смеюсь.

– Да, он и в школе больше не получал.

(В конце каждой четверти Марина Владимировна выписывала его оценки на доске: один, один, два, один, два, два… И спрашивала: «Ну, и что мы поставим Егору за четверть? Ваши предложения?». Один Филимон поднимал руку: «Три!?»).

Женя тоже засмеялся.

– Не, школа – это весело. Ким один раз прикололся – спичек в школьный замок напихал, техничка ушла, а сторож внутри пьяный спал. Утром открыть не смогли – всех домой отпустили.

– Ким это такой высокий в красной кепке?

– Да. Вон стоит! – Женя указал в конец зала.

– Он все время там стоит, ни разу не видела, чтобы танцевал. У него взгляд какой-то хитрый и глаза черные. Мрачная личность.

– Да, не, он юморной парень. Вечно в школе приколы всякие отмачивал. Биологичке нос разбил один раз.

– Как это?

– Да, так! Не нарочно, конечно. В кабинете математики дежурил. Доску мыл шваброй, не видел, как она зашла, повернулся и задел ее нечаянно. Ходил потом извинялся, цветочки ей носил.

– Бедная Валентина Андреевна.

– Это еще ерунда, вон Сёма, вообще всех рыбок в аквариуме ей отравил, порошка какого-то им насыпал. Правда, никто так и не просек, что это Сема был.

Филя тоже прикалывался. У нас как-то физра была в маленьком зале, в конце крыла. Ну, знаешь?

– Где ритмика у детей?

– Да. Так вот подходит Филя и говорит: «Ща я вам такой прикол покажу!». Мы: «Ладно, давай». Он разбегается и со всего размаха дверь вышибает.

– И че вам за это было?

– Ниче, съе…ись оттуда по-быстрому и все!

– А у нас классная Елена Сергеевна!

– Это такая, которая вечно ходит во всем вязаном с помпонами?

– Ага! Она у нас тут недавно на огоньке баклышку пива отняла и демонстративно вылила в раковину. Дискотеку отменила. Ну, наши пошли к «вэшкам», у них там в открытую все бухали.

– Мы у нее как-то в классе стекло разбили, когда в футбол играли.

– Сильно ругалась?

– Не, это воскресенье было. Палыч (сторож) вышел: «Типа, четыре бутылки – и я вставлю, никто не узнает, только стекло потом принесёте». Ну, мы в магазин сгоняли, поставили ему четыре бутылки – он все вставил. Нормально.

Мы вспоминали про школу, про учителей. Смеялись. Стало как-то проще и веселее. Музыка окутывала чем-то волшебным, протяжный голос солистки, будто проникал прямо в сердце. Белый смог, мерцание разноцветных огоньков, и мы кружимся, прислонившись друг к другу. Дух захватывало. Я танцевала с парнем своей мечты. Разве можно было желать большего?

Медляк кончился, а мы все танцевали, обнявшись. Говорили о какой-то ерунде, о друзьях, общих знакомых. Я не видела его лица, не знала, о чем он думает, но чувствовала, как он дышит.

– О, без десяти уже! Пойдем, а то сейчас народ повалит!

Мы пошли к выходу. Он не заметил, но я видела колючий, ненавидящий Олин взгляд. В раздевалке сидел Толстый, он там работал по выходным, за это ему разрешали проходить бесплатно. Он всегда относился ко мне очень тепло, как к сестре, даже не знаю почему. Но, увидев, нас с Женей насторожился.

– О, Женёк, здорово!

Они пожали друг другу руки. Толстый принес нам одежду. Дошли мы очень быстро, но почти молча. Он словно бы о чем-то думал. Заговорили только в лифте:

– Забыл спросить, тебе какой этаж? – как-то растерялся он.

– Третий!

Мне показалось, он загрустил.

– Что случилось? – спросила я.

– Все нормально! – отмахнулся он.

Я вышла – он тоскливо улыбнулся в дверях.

– Пока.

– Шарф! – вспомнила я. – Ты шарф забыл!

Он дал мне его, когда мы одевались, еще в клубе.

Я принялась судорожно стаскивать с шеи спартаковскую розу. Это шарф болельщика, на котором изображена символика команды. У нас в то время все в основном болели за «Спартак», коней, то есть болельщиков «ЦСКА» или армейцев, почти не было, их всех перебили, кроме разве что Позднякова, его не тронули. Правда, потом его все равно посадили. На рынке была драка: скины, он был одним из них, отмечали очередной день рождения Гитлера, тогда погибло очень много кавказцев, а посадили только Позднякова, вроде у него на гриндерсах нашли кровь одного из убитых. Но разве можно точно определить, кто именно добил, били же все. Эту драку по телевизору показывали в новостях. Всякие программы были, в которых все выясняли, кто прав и кто виноват. А через неделю другую замолчали или забыли.

Шарф был длинный и очень теплый. Ребята обычно носили его под куртку «бомбер» (короткая черная мужская куртка с яркой оранжевой изнанкой) – так носил и он.

Женя вышел из лифта.

– Ну, вот теперь тебе пешком придется!

(У нас в доме лифт не вызывается с того этажа, на котором стоит).

– Ничего, не привыкать.

Он помог мне снять шарф. И был так близко, что у меня бешено колотилось сердце. От него пахло сигаретами и чем-то знакомым. Больше всего я боялась, что он меня поцелует и узнает, что я не умею целоваться. Я думала тогда все будет испорчено, и я стану ему неинтересна.

– Ну, мне пора.

– Угу.

Я кинулась к двери и нажала на звонок.

– Пока.

Лешка (мой брат) открыл мне, а Женя все стоял в задумчивости.

Кое-как раздевшись, я кинулась к телефону. Набрала номер Лизы (это моя лучшая подруга. Мы дружим с пятого класса. Только ей я могу рассказать все). После двух гудков в трубке раздался ее сонный голос:

– Да.

– Это я.

– Знаю. Что стряслось?

– Ты ни за что не догадаешься.

– Что Янка с Юриком разбежались опять?

– Нет.

– Ну, тогда, наверное, Тимофеева замутила с Веталем?

(Веталь предложил Тимофеевой встречаться, она сказала, что подумает и через две недели даст ответ. Завела блокнот, который носила с собой и записывала в него все плюсы и минусы. Если к концу двух недель плюсов будет больше, чем минусов, тогда она согласиться. Веталь уже чего только не делал, и цветы дарил, и провожал, и даже делал вид, что бросил курить. И мы все ждали, когда Тимофеева сдастся. Прибавляли Веталю плюсы и всячески ее уговаривали. Всех это веселило. Но она стойко держалась.)