Висенте Бласко - Мусорщик

Бывало, после длительной отлучки возвращался отец, занимавшийся извозом; едва зазвенят бубенцы мулов и раздастся вдали скрип колес, как все поспешно выходили ему навстречу, и по дорогам Пайпорты двигалась целая процессия жителей с тростниковыми крестами в руках.

Усевшись на краю высохшей оросительной канавы, дети плели венки из чудоцвета, а порой, смастерив из листьев тростника зеленые юбочки, они плясали, подражая танцовщицам, которые выступали на сельских праздниках. Как-то Мариета и Нелет подрались из-за винной ягоды, а однажды, наевшись моркови, принялись кататься по красноватой глинистой земле, чумазые, как маленькие дикие индейцы; после такой возни ее дорогие вышитые платьица – подарок отца – превращались в лохмотья.

– Ах, Нелет, какой ты был тогда шалун!

Стоя на балконе, Мариета смотрела вниз на узкую улицу, недоступную солнечным лучам, и казалось, ее тоскующий взгляд пойманной птички горел желанием улететь далеко-далеко – в те поля, где ее ожидает свободная жизнь и беззаветная преданность семьи бедняков, видевших в ней существо из другого, недоступного им мира.

Но отец решительно воспротивился тому, чтобы она хоть на один день опять поехала в деревню. Все хорошо в свое время, сказал он, теперь Мариета ничему хорошему не научится среди простых и грубых людей.

Властный запрет отца напомнил Нелету то утро, когда девочку увозили в Валенсию, когда ее похитили обманом, – да, именно похитили, – пообещав, что через несколько дней она вернется; бедняжка заливалась слезами, а он, как собачонка, бежал вслед за двуколкой, жалобно умоляя жестокого секретаря не отнимать у него Мариету.

Черт возьми! Если бы это случилось теперь, когда он уже почти мужчина…

Неожиданно пробило десять часов; писцы вышли из кабинета с туго набитыми портфелями, чтобы направиться в судебную палату, а секретарь при виде маленького мусорщика нахмурил брови.

– Ты все еще здесь? Безделье не доведет тебя до добра. Берись за дело, мальчуган.

И маленький Давид, собиравшийся в случае чего достоять за себя, как подобает мужчине, растерялся перед великаном: то был страх, внушаемый бедняку представителем правосудия. Втянув голову в плечи, Нелет взял плетенку и, пристыженный, ушел, не решаясь даже взглянуть на Мариету, до следующего дня.

Иногда воспоминания о деревенской идиллии теряли для мальчика свое очарованье, и меж тем как Мариета завидовала жизни на лоне природы, он начинал завидовать городским удобствам, великолепию, среди которого жила его молочная сестра.

Какая роскошь! Шелковые и бархатные платьица, шляпы, похожие на острова, усеянные цветами, и множество других подарков отца, которыми Мариета с кокетством маленькой женщины хвасталась перед Нелетом, ошеломляли его; для мальчика не существовало общественных различий, мир в его воображении делился на деревенский люд и сеньоров, – вот почему дочь секретаря представлялась ему равной тем господам, что разъезжают в чудесных экипажах, или, пожалуй, стояла на еще более высокой ступени.

Мариета властвовала над ним; точно в тумане проводил он часы в этом доме, слепо покоряясь ей во всем, как тогда, в раннем детстве на хуторе, когда она была плаксивой и злой капризницей.

Время шло, и крепла привязанность, зародившаяся между детьми на заре их жизни, среди первобытной природы.

Нелет возмужал. В пятнадцать лет ему уже не пристало, как сопливому мальчишке, ходить по утрам в город с корзинкой за спиной. Он работал на арендованной земле, а для сбора мусора в Валенсии запрягал старую лошаденку, которую за негодностью уступил ему отец, – старик по-прежнему занимался извозом.

Бедная кляча, понурая и ко всему безразличная, часами стояла против дома секретаря судебной палаты, вперив мутные, остекленевшие глаза в старую привратницу, вязавшую чулок; тощие бока лошаденки ныли под тяжестью корзин, перекинутых через спину, пока ее молодой хозяин проводил время наверху, балагуря со служанкой или с рабской преданностью следуя по пятам за сеньоритой.

Нелет был настоящим мужчиной и умел себя держать как полагается. Щедрый от природы, он сторицей платил служанке за объедки, которые она приберегала для него в свое время. Теперь он никогда не приходил с пустыми руками: молодой огородник притаскивал крепкие зеленые дыни, огненно-красный перец, точно изваянный из мрамора салат-латук, кочаны капусты, похожие на огромные цветы в чаше светлых завитков, – свежие душистые дары его огорода; а не хватало овощей на своих грядках, он, не задумываясь, собирал их по дороге в Валенсию на чужих полях, с бесстыдством паренька, выросшего в деревне и привыкшего, как только научился ползать, лакомиться чужим виноградом, несмотря на щедрые подзатыльники сторожей.

Нелет по-детски радовался, что угодил служанке и заслужил ее благодарность. В Мариете он по-прежнему видел маленькую подругу, которая, бывало, безжалостно царапала его за малейшую провинность, и все еще не замечал совершавшейся в перемены.

Прежняя угловатость исчезла, смуглая кожа посветлела, худенькая шея округлилась, острые ключицы сгладились, скрывшись под мягким и нежным жирком, который, точно ватой, окутал все ее тело. Пополневшие ноги уже не казались чересчур длинными. И наконец, словно замечательное превращение чудесным образом распространилось на одежду, с каждым днем на палец удлинялась юбка, торопясь прикрыть ноги, туго обтянутые чулками, которые еле сдерживали крепкие девичьи икры.

Мариета не обещала стать красавицей, но все в ней дышало здоровьем и свежестью, а огромные черные глаза уроженки Валенсии таинственно мерцали, говоря о том, что в ней просыпается женщина.

Словно чувствуя приближение чего-то важного и решающего, что станет преградой между ней и молочным братом, лишит ее права по-прежнему просто обращаться с ним, как в те времена, когда они росли вместе в деревне, Мариета стала сдержанней в разговорах, старательно избегала ребячьих шалостей и той непринужденной естественной близости, которая присуща лишь детям.

И вот однажды, войдя в дом в обычное время, Нелет замер на пороге, точно дверь ему открыло привидение.

Прежней Мариеты было не узнать, – ее словно подменили.

Перед ним стояла кукла с завитыми локонами, подобранными по моде на затылке, облаченная в гладкую длинную юбку, скрывавшую ее ноги.

Она явно гордилась своим видом взрослой женщины; наконец-то она избавилась от косы и короткой юбки – этих несносных признаков детского возраста! А Нелет едва не закричал от горя, как в тот день, когда он бежал за двуколкой, умоляя бессердечного секретаря не отнимать у него сестренки. Во второй раз он теряет Мариету.

Потом – страшно вспомнить! – безжалостная служанка, которая, казалось, потешалась над его горем, сделала ему ряд строгих предупреждений.