Висенте Бласко - Разсказы

Господь подумалъ съ минуту и обратился къ третьему:

– Ты накопишь богатства земныя, будешь коммерсантомъ, будешь давать деньги въ долгъ королямъ, обращаясь съ ними, какъ съ равными, и если ты разоришь цлый городъ, то міръ будетъ восхищаться твоею ловкостью.

Бдный Адамъ плакалъ отъ благодарности, тогда какъ Ева, дрожа отъ безпокойства, хотла сказать что то, но не ршалась. Материнское сердце мучмлось угрызеніями совсти; она думала о запертыхъ въ хлву бдняжкахъ, которые оказывались исключенными при длеж благодяній.

– Я приведу ихъ ему, – говорила она шопотомъ мужу.

А тотъ, робкій по природ, протестовалъ тоже шопотомъ:

– Это было бы дерзостью. Господь разгнвается.

Въ это время архангелъ Михаилъ, явившійся неохотно въ домъ этихъ гршниковъ, какъ разъ заторопилъ своего повелителя:

– Господи, уже поздно.

Господь всталъ, и свита архангеловъ спустилась съ деревьевъ и подбжала, чтобы стать во фронтъ при выход Его.

Ева, побуждаемая угрызеніями совсти, подбжала къ хлву и открыла ворота.

– Господи, у меня есть еще дти. Дай что-нибудь и этимъ бдняжкамъ.

Всемогущій Творецъ съ изумленіемъ поглядлъ на эту грязную и паршивую дтвору, которая копалась въ навоз, точно кучка червей.

– У меня ничего не осталось, чтобы дать имъ, – сказалъ онъ. – Ихъ братья уже взяли все себ. Я подумаю потомъ… тамъ увидимъ.

Святой Михаилъ толкалъ Еву, чтобы она отстала отъ его повелителя, но она продолжала умолять:

– Хоть что-нибудь, Господи, дай имъ, что хочешь. Что будутъ длать эти бдняжки на земл?

Господу хотлось уйти, и Онъ вышелъ съ фермы.

– Ихъ судьба уже предопредлена, – сказалъ Онъ матери. – Ихъ обязанность будетъ состоять въ томъ, чтобы служить другимъ и содержать ихъ.

– И отъ этихъ несчастныхъ, – закончилъ старый косарь: – которыхъ наша праматерь спрятала въ хлву, происходимъ мы, т. е. вс т, которые живутъ, согнувшись надъ полями.

Съ наступленіемъ ночи лаудъ{Лаудъ – небольшое судно съ латинскимъ парусомъ.} "Санъ-Рафаэль" вышелъ съ грузомъ соли изъ Торревіеха въ Гибралтаръ.

Трюмъ былъ совершенно полонъ, и даже на палуб громоздились мшки съ солью, образуя цлую гору вокругъ главной мачты. Чтобы пробраться съ носа на корму, экипажу приходилось ходить по борту, удерживаясь на судн только помощью опасной эквилибристики.

Ночь стояла прекрасная – лтняя ночь съ безчисленными звздами и свжимъ, нсколько неровнымъ втромъ, который то надувалъ большой латинскій парусъ съ такою силою, что трещала мачта, то затихалъ, причемъ огромная пчрусина повисала и шумно билась о дерево.

Экипажъ – пятеро мужчинъ и одинъ мальчикъ – поужиналъ посл маневровъ, необходимыхъ для выхода въ море. Столпившись вокругъ дымящагося котелка, вс опускали въ него свои куски хлба, по братски, какъ настоящіе моряки, начиная съ владльца лауда и кончая юнгой. Сейчасъ же посл ужина вс свободные отъ службы спустились по лстниц въ трюмъ, чтобы растянуться на жесткихъ тюфякахъ и дать отдыхъ своимъ животамъ, вздутымъ отъ вина и арбузнаго сока.

На рул остались только дядя Чиспасъ, старый, беззубый морской волкъ, выслушавшій послднія указанія хозяина съ нетерпливымъ хрюканьемъ, и подл него его протеже Хуанильо, новичекъ, совершавшій на "Санъ-Рафаэл" свое первое плаваніе. Хуанильо относился къ старику съ крайней признательностью, такъ какъ вступилъ въ экипажъ только благодаря ему, гюложивъ этимъ конецъ своему продолжительному голоданію.

Жалкій лаудъ казался мальчику не то адмиральскимъ судномъ, не то волшебнымъ кораблемъ, плывущимъ по морю изобилія. Сегодняшній же ужинъ былъ первымъ настоящимъ ужиномъ въ его жизни.

Онъ прожилъ до девятнадцатилтняго возраста, всегда голодный и почти голый, какъ дикарь, проводя ночи въ покосившейся хижин, гд вчно охала и молилась его бабушка, лишившаяся ногъ отъ ревматизма. Днемъ онъ помогалъ спускать лодки въ воду, выгружалъ корзины съ рыбой или отправлялся въ качеств паразита иа лодкахъ, шедшихъ на ловлю тунцовъ и сардинъ, чтобы привезти домой пригоршню мелкой рыбешки. Но теперь, благодаря дяд Чиспасу, покровительствовавшему Хуанильо по старому знакомству съ его отцомъ, онъ сдлался настоящимъ морякомъ; передъ нимъ раскрывалась нкоторая будущность; онъ могъ теперь съ полнымъ правомъ запускать и свою руку въ котелокъ и даже носилъ башмаки, первые въ жизни, великолпную пару, спрсобную плавать, какъ фрегатъ, и приводившую его въ неописуемый восторгъ. А еще говорятъ, что въ мор страшно! Какой вздоръ! Это лучшее занятіе въ мір.

Не отрывая глазъ отъ носа судна и рукъ отъ руля, согнувшись, чтобы пронизать мракъ между парусомъ и грудою мшковъ, дядя Чиспасъ слушалъ его съ насмшливою улыбкою.

– Да, ты недурно выбралъ службу. Но у нея есть свои дурныя стороны… Ты узнаешь ихъ, когда доживешь до моихъ лтъ… Но твое мсто не здсь. Ступай на носъ и крикни, если увидишь впереди какую-нибудь лодку.

Хуанильо пррбжалъ пр борту спокойно и увренно, точно по бярегу мрря.

– Осторожне, мальчикъ, осторржне.

Но тотъ былъ уже на носу и услся у бугшприта, вглядываясь въ черную поверхность моря, въ глубин котораго отражались волнистыми свтовыми линіями мерцающія звзды.

Пузатый и тяжелый лаудъ опускался посл каждой волны съ торжественнымъ глухимъ плескомъ, вздымая брызги, долетавшія до самаго лица Хуанильо. Дв полосы искрящейся пнытскользили по обимъ сторонамъ неуклюжаго носа, и надутый парусъ съ терявшейся во мрак верхушкою, казалось, бороздилъ небесный сводъ.

Какой король, какой адмиралъ былъ счастливе Хуанильо, юнги на "Санъ-Рафаэл"? Бррр… Это полный желудокъ привтствовалъ его пріятной отрыжкой. Какая чудная жизнь!

– Дядя Чиспасъ! Дайте сигарку!

– Приди за ней!

Хуанильо пробжалъ по борту по подвтренной сторон. Наступила минута затишья, и парусъ сильно затрепеталъ, готовясь безжизненно повиснуть вдоль мачты. Но вдругъ налетлъ порывъ втра, и судно накренилось быстрымъ движеніемъ. Чтобы сохранить равновсіе, Хуанильо невольно ухватился за край паруса, но тотъ надулся въ этотъ самый моментъ, точно собрался лопнуть, и помчалъ лаудъ быстрымъ вихремъ, толкая все тло мальчика съ такою неудержимою силою, что тотъ камнемъ полетлъ въ воду.

Среди шума волнъ хлебавшему воду Хуанильо послышался чей-то крикъ, какія-то неясныя слова. Можетъ быть, это былъ старый рулевой, кричавшій: – Человкъ за бортомъ!

Онъ глубоко погрузился въ воду, ошеломленный ударомъ и неожиданностью. Но прежде, чмъ дать себ точный отчетъ въ случившемся, онъ снова увидлъ себя на поверхности моря, размахивая руками и вдыхая въ себя свжій втеръ. А баркасъ? Онъ уже исчезъ изъ виду. Mope было совершенно темно, темне, чмъ оно казалось съ палубы лауда.