Висенте Бласко - Розаура Салседо

Кончив в 20 лет университетский курс, юноша поступил помощником к сеньору Бустаменто, но никогда не занимался практикой и вскоре забыл всякую юриспруденцию и жил, весь отдаваясь чтению, искал дружбы с профессиональными писателями, единственно занятый лишь книгой и театром. В некоторых собраниях в кафе, где громко кричали о литературе и политике, смотрели на него, как на "симпатичного молодого человека", очень талантливого и независимого. Его стихи не смущали других поэтов и не могли возбуждать зависти. К тому же он был богат и в минуты крайнего безденежья мог быть полезным. В доме Бустаменто друзья сенатора смотрели на него, как на будущего мужа Эстелиты. Некоторые матери семейств обращались с ним с предусмотрительной любезностью на случай, если бы он выказал предпочтение какой-нибудь из их дочерей. Все сеньориты этого маленького мира считали его очень интересным и изящным.

Он был бледен, с белокурыми волосами. Физическое наследство дало этому смуглому типу левантинца некоторую восточную грацию, болезненную и утонченную, отблеск, быть может, его внутренней жизни, плодовитой на вымыслы.

Борха не говорил никому о той беспрерывной игре фантазии, которая украшала его внутреннее существование. Никто уже не рассказывал ему сказок, как в детстве; но теперь он рассказывал их сам себе, фабрикуя все новые силой неутомимого воображения. Все окружавшее казалось ему посредственным и недостойным его; чтобы освободиться от этой скудной действительности, он летал по лживым и обольстительным небесам, которые человечество творило, желая придать красоту жизни.

Он мысленно влюбился в Венеру – самое высшее и совершенное воплощение красоты. Но Венера, которую боготворил Борха, не была Венерой классических художников, вышедшей обнаженной из пены морской, или восседавшей на белых и крепких, как мрамор, облаках под беспрерывным дождем цветов. Это была Венера, которую знавал поэт Тангейзер – Венера, жившая в средние века в гротах с розоватым светом, или на диких горах вроде "Венусберга", обольщавшая мужчин соблазном бессмертной своей плоти, отдававшаяся сладострастию и греху под колокольный звон, степенное пение процессий и армий паломников, которые шли в Рим, чтобы вымолить себе прощение грехов.

Эта средневековая Венера была двойная. Вторая личность – воплотилась в ее красоте. Раввины знали о существовании страшной женщины, жизнь которой будет продолжаться, пока будет продолжаться мир. Эта женщина – Лилит. Адам знал ее после грехопадения, и тысячелетняя, бессмертная Лилит была одной из любимейших супруг Соломона.

Драматическая поэма Вагнера – краткое изложение разных северных легенд – казалась Борха душой Средних веков, переданных в звуках. Здесь ничто не было пропущено: и трубадуры, алчущие красоты, без которой не стоит жить; и толпы паломников, стекавшихся отовсюду в Рим; и Тангейзер, вечно всем недовольный, вздыхающий о том, чего не имеет, и забывающий то, что достигнуто, чтобы опять добиваться того, что бросил; Венера – искушение, сладострастие, грех; и папа, всемогущий наследник древних цезарей, в негодовании узнающий, что смертный разделял ложе страшной Лилит, царицы всяческих мерзостей, и отказывающий окаянному в отпущении грехов, тем самым ставя его выше всех людей, создавая из него исключительное существо, грандиозное в своем мрачном величии, трагически прекрасное, подобное павшему ангелу.

Ах!.. Борха восхищался скитальцем-певцом, завидуя его проклятому блаженству. Он был безнадежно влюблен в Венеру-Лилит, которая уже не удостоивала простых смертных своим появлением.

Пройдя в несколько мгновений всю прошедшую свою жизнь, Борха в то же время не сводил глаз с аргентинской дамы.

Он восхищался ее красотой еще в доме Бустаменто; но здесь, в отеле, он видел ее близко, без всяких драгоценностей и украшений, которые тогда придавали ее красоте ослепительный блеск. Он еще помнил бриллиантовое ожерелье, возбудившее восхищение и зависть других женщин. Теперь на ней было только колье из жемчугов на шее, обладавшей, казалось, такой же, как и они, молочной прозрачностью. Платье ее отличалось, элегантной простотой. Клаудио подробно разбирал ее красоту, чтобы объяснить себе обаяние, которое, казалось, окружало ее как бы сиянием. Прежде всего, в ней привлекала внимание белизна кожи, напоминавшая белизну жемчуга, слоновой кости, белизну белых и сквозящих материй, обладающих нежным внутренним блеском. Она не портила кожу притираниями. Несомненно, она посвящала целые часы на поддержание своей красоты, но эту работу скрывала с осторожной ловкостью, – только немножечко краски на губах, очень легкий голубой ореол вокруг век, тонкая черная линия в углах глаз.

Борха понял, что наиболее привлекательным в ней, не говоря о скульптурной соразмерности ее тела, была улыбка, – легкая улыбка, которая бродила на ее губах, и влажный, нежный, сладостный взгляд глаз, с несколько расходящимися веками.

В своем воображении он видел ее, увенчанную фиалками, как Афродиту греческих певцов, когда ее подняли на Олимп, похитив из Средиземного моря, где она только-что родилась из пены морских волн. Клаудио пристально смотрел на ее короткие белокурые волосы, без всякого украшения, очевидно, быстро и небрежно приглаженные перед зеркалом перед тем как сойти в столовую. Но видел он это лишь глазами воображения. Мысленно он созерцал ее в головном уборе богини. Несомненно, она была увенчана фиалками, как Афродита. Он ощущал их благоухание.

Он продолжал говорить с сеньорой Пинеда совершенно машинально. У него была уверенность, что он не сказал ничего нелепого, или неприличного, но он сам не понимал, что означают его слова. Быть может, он описывал свою жизнь в Авиньоне, свои иллюзии, – то, что он собирался изложить в книге, на которой в то время сосредоточил все усилия своей воли. Быть может, он говорил о своих друзьях в Мадриде и о том вечере, когда он познакомился с сеньорой Пинеда. Между тем самое ценное внутри него отвлекалось и сосредоточивалось, чтобы воскресить все свои воспоминания о прошлом этой женщины.

Сеньор Бустаменто много раз говорил в присутствии его о сеньоре де Пинеда, богатой вдове из Буэнос-Айреса. Ей принадлежали громадные стада, которые, казалось, нельзя было сосчитать; множество домов в столице ее страны, и тем не менее ее муж считал себя бедным, когда умирал, так как он до того обладал еще б?льшим богатством.

Розаура Салседо принадлежала к так называемой колониальной аристократии. Семья Салседо была богата в те времена, когда богатством в Америке являлись земельные участки, не имеющие границ и стада почти диких быков, охраняемых такими же дикими "гаучос", когда громадные эти стада давали доход в виде шкур и жиров, годных для вывоза. Мясо же скота шло только на потребу бесчисленных воронов, чудовищно жиревших от нескончаемых пиров в Пампасах.