Рю Мураками - Экстаз

— Итак, мы начали раздеваться перед этим мужчиной, принимая самые унизительные позы, какие знали. А знали мы их немало, поскольку нам с ней не раз случалось предаваться лесбийским играм. Однако у клиента не вставал. Он сидел, развалившись на софе, расставив ноги, и лишь теребил свой вялый пенис. Не то чтобы этот парень был в доску пьян, но ему никак не удавалось завестись. Потом начал действовать кокаин, и мы с подругой увлеклись лесбийскими играми, как вдруг я ощутила непреодолимое желание быть изнасилованной самцом. Я обернулась к клиенту, готовая просить его стегать меня кнутом или пощекотать мне дырку вибромассажером, как вдруг увидела этого идиота, который, закрыв глаза, слушал плеер, на нас он даже не смотрел, он балдел от Сантаны, я поняла это по звукам, доносившимся из наушников. Положение было до того нелепым, что я рассмеялась… Ха! Ха! Ха! Эй! Миясита! Придурок, ты меня слушаешь?

У нее опять начался припадок. Лицо изменилось в мгновение ока. Я подумал, что сердце у меня сейчас остановится.

— Да, да, я слушаю. — промычал я.

— Было бы некрасиво, если бы вы меня уже не слушали, тогда как я не дошла еще и до половины!

Она скоро обрела свой обычный тон, но мне уже не удавалось успокоиться. Сердце мое стучало как сумасшедшее.

— Я внезапно осознала, что лишилась воли. Сечешь? Эй! Миясита! Вы меня ясно понимаете?

Принимая во внимание то, каким образом происходил разговор, одно я понимал совершенно ясно: Кейко Катаока замечала малейшие изменения в настроении того, кто был у нее перед глазами, и меняла свое поведение в зависимости от реакции собеседника. Если она задавала вам вопрос, вы спешили ответить ей незамедлительно, и неважно, что она ожидала от вас ответа продуманного, относящегося к сути дела и точного.

— Вы хотите сказать, что система, в которой вы находились, не давала вам свободно выразить свою волю, не так ли? — ответил я. весь дрожа.

У меня стоял, и я чувствовал, что она это знает. Усилие, которое я предпринял, чтобы сформулировать этот ответ, сдавило мне виски, тогда как я желал лишь одного — валяться у нее в ногах. Данная ситуация напомнила мне тот день, когда я, не имея на руках никакой информации, должен был составить отчет, каким бы малодостоверным он ни оказался, об иракских войсках во время ирано-иракской войны.

— Система… Гм, вы и правда очень сообразительны!

Она сказала это лишь для того, чтобы сделать мне приятное, но таким тоном, который мог бы одновременно означать: «Вот видишь, как ты умеешь вертеть хвостом, славный песик, которого гладят по спинке», или же: «Сразу видно, что ты за словом в карман не полезешь, сказывается работа в этом исследовательском институте!»

— Именно. Именно так. Но это не означало, что я вдруг осознала, что зашла не туда, что жизнь моя — это провал. Вы ведь это тоже понимаете? Вы же не просто кукла, которая только и может, что кивать головой, соглашаясь со всем, чтобы ей ни сказали. Я не ошибаюсь, не правда ли? Поскольку, надо признать, именно этого больше всего не хватает в этой стране — людей, которые умеют слушать. Именно из-за этого в стране сейчас упадок. Проблема существует именно на этом уровне. Это всегда напоминает мне мышей. Раньше бедняки держали белых мышей как домашних животных. Вы видели таких? Эти мыши постоянно бегают по клетке. Вам не кажется, что люди вокруг нас подобны этим мышам? Как будто больше ничего уже в этой жизни их не ждет и не касается. Я думаю, что отчасти и из-за этого я решила перепробовать все, пусть даже самое тяжелое и отвратительное. Я познала очень сильное возбуждение, оргазмы, большие и маленькие, оргазмы белых мышек и китов.

Оргазмы, которые пронзали мое чрево и захватывали мой мозг, и другие, более легкие, которые лишь щекотали мне клитор. Но у меня никогда не складывалось впечатления, что я исчерпала все возможности. Вот что я поняла, увидев этого мудака, слушающего «Сантану», музыку, выражающую неврастеническую меланхолию, которая поразила Европу, этого ущербного, не способного даже на небольшую эрекцию, члена которого так изнывающе требовало мое нутро. Я вдруг ощутила себя такой жалкой, что мне захотелось разрыдаться. Затем эта грусть довольно быстро превратилась в неудержимое желание рассмеяться. Конечно, не было и речи о том, чтобы расхохотаться перед клиентом, однако я смеялась, я смеялась про себя. Я тогда ясно поняла, что мне надоели все эти сеансы, проходившие совершенно однообразно, по одному и тому же сценарию. Несомненно, я бессознательно пристрастилась к ним и сохраняю эту привычку и по сей день, но они вдруг показались мне лишенными всякого смысла, честно говоря, они были какими-то слабыми. С того дня я решила сократить поле деятельности и ограничиться моей обычной клиентурой, я становилась холодной и расчетливой хозяйкой своих желаний. Такое положение меня устраивало больше. Я стала брать уроки фламенко, путешествовала: Севилья, Барселона… Я была уверена, что однажды встречу садиста, которого так жаждала моя душа. Тогда-то я и познакомилась с этим человеком.

Кейко Катаока неестественно медленно опорожнила свой стакан. Лед в нем растаял, и на стенках образовалась тонкая испарина. Я смотрел на нее: она пила, стараясь, чтобы капли не упали ей на юбку. Откуда это? Сеансы садомазо? Фламенко и жизнь в обществе, ужины в роскошных ресторанах с ее обычными клиентами? Я не мог бы сказать, но ее манеры выдавали скорее давно и тщательно усвоенную привычку, нежели врожденную склонность к аккуратности. Ничто в ее поведении не могло навести на мысль о случайности.

— Когда мне его представил один из моих знакомых, вращавшихся в этих кругах, он как раз ставил музыкальную комедию, темой которой была Куба сороковых годов. Должно быть, увидев его впервые, я уже почувствовала что-то особенное, потому что на встречу, которую он назначил мне у себя в отеле, явилась с набором особенных инструментов, которыми уже давно не пользовалась. Он выбрал отель, не похожий на «Окуру» или «Империал», там никогда бы не поселились снобы, с которыми я встречалась. Казалось, этот человек ненавидит подобные места, которые все еще дышали атмосферой эпохи пост-Мэйдзи. Он был невысокого роста, но крепкий, как крестьяне, без всяких комплексов, гордый и полный жизни. Заядлый токсикоман, хотя и более умеренный, чем я. Будучи поклонником Боба Фосса, он уже поставил множество музыкальных комедий, продюсировал кубинскую комедию, постановку которой доверил хореографу с Бродвея. В первую же нашу встречу он принял экстази и заставил меня принять тоже. Только потом он начал рассказывать мне свою историю, почти так же, как я это делаю сейчас. В его истории не было ничего особенного. Обычная success story: провинциал, столкнувшийся с проблемами в семье, и все же сумевший преуспеть. Меня привлекло скорее то, как он держал себя. Его манера рассказывать, выстраивать факты захватила настолько, что я уже чувствовала влагу между ляжками. Ему нравились мои стопы. Обычно он брал их в рот и сосал, эта странная церемония повторялась каждый раз, как мы встречались. И я признательна ему за то, что он всегда умел до конца исполнять эту роль садиста, поскольку сосать ноги женщины — это акт, который легко развивает у мужчины садистские наклонности. Именно в эту ночь между нами возникло нечто вроде преступного заговора. В эту ночь он не кончил. Как, впрочем, и в следующий раз, да и все последующие, наша связь не развивалась в этом направлении. К тому же встречались мы довольно редко, и лишь его предложение сыграть небольшую роль в его мюзикле толкнуло меня на решительный шаг: я покинула Европу и отправилась в Америку. Думаю, сегодня у меня уже не было бы сил жить дальше, если бы я не сохранила воспоминание о том времени. Это был период в моей жизни, о котором я никогда никому не рассказывала, и вам, при всем моем желании, вряд ли осмелюсь рассказать. Мы много разговаривали. Сколько раз я уже думала, что умру, — столько героина, кокаина и экстази попало в мою кровь и внутренние органы… Мы сразу решили, что пойдем до конца. Да, до самого конца.