Рю Мураками - Экстаз

Я набрал номер, который он мне дал. Ответила какая-та женщина очень приятным голосом. Я сказал, что звоню от Ямамоты.

— Третья категория, не так ли? — сказала она, хихикнув. — Молодая блондинка с очень белой кожей постучит в вашу дверь через полчаса, — прибавила она, прежде чем повесить трубку.

Тридцать минут я кружил по комнате, аккуратно вышагивая по бордюру ковра, как сатир на грани нервного срыва, в смятении мысленно перебирая, что бы мне надеть для встречи с этой молодой блондинкой с очень белой кожей. Я перепробовал все свои рубашки и в конце концов остановился на темно-синих фланелевых брюках и белой сорочке из хлопка. Потом, как раз когда я подумал, что в этом отеле, выходившем на Центральный парк, непременно должен был быть привратник и что, естественно, это не то место, куда свободно пропустили бы проститутку, как раз когда я задался вопросом, как же она сможет проникнуть сюда, в дверь постучали. За дверью стояла хорошенькая женщина в кремовом плаще, накинутом поверх сиреневого костюма, держа через плечо сумку от Луи Виттон.

— Джоанна, — представилась она, улыбаясь. — Миленькая комнатка. — сочла нужным добавить она, конечно же, чтобы сделать мне приятное.

Она держалась очень прямо, как будто позируя перед креслом, которое я наконец кое-как сумел ей предложить.

— Я бы выпила чего-нибудь, — сказала Джоанна.

Я открыл дверцу холодильника и достал маленькую бутылку шампанского.

— Это подойдет?

Джоанна взяла бутылку.

— Это калифорнийское, — сказала она гнусавым голосом, — ну да ладно, сойдет. А вы еще совсем молодой. Такой опрятный. Вы мне нравитесь. — Затем она поднялась и приблизилась ко мне.

— Как вы будете платить? Наличными? Чеком? Кредиткой?

— Наличными, — ответил я.

Она расстегнула две пуговицы моей рубашки, слегка раздвинув полы, затем нагнулась, чтобы поцеловать мне сосок. Она была выше меня по меньшей мере на голову. От нее исходил сильный запах духов. Она стояла совсем рядом, и я заметил, что костюм у нее не шелковый. У нее были острые черты лица: нос, подбородок, уши резко выступали, напоминая собачью морду. Затем Джоанна скрылась в ванной. Десять минут спустя она сидела передо мной, положив ногу на ногу, а я, стоя на коленях, лизал ее ступню, не переставая мусолить свой член. Джоанна мелкими глотками пила шампанское, как будто это был бренди, а затем, когда я все-таки кончил, легонько оттолкнула меня носком, прошептав:

— Мазохист.

Мазохист.

Тариф был триста долларов в час, но, по негласному правилу, эякуляция означала конец сеанса. Тридцать минут! «Позвони мне», — сказала она улыбнувшись и вышла из номера. Мысль о том, что я воспользовался деньгами Кейко Катаоки, чтобы снять себе шлюху, расстроила меня. Кейко Катаока стала для меня чем-то вроде психоаналитика и в то же время медиума. Она знала все, она видела меня насквозь. Я боялся, что она оставит меня, вот здесь, в этом номере, голого. Она видела, как я высыпаю эту дорожку кокаина, она видела все, и я заметил презрение в ее глазах. «Ты знаешь, что ты заслуживаешь наказания? Выбери его сам. Подумай о таком, которое доставило бы мне удовольствие и которое ты сам бы привел в исполнение. Ты ведь человек, не лишенный воображения, не так ли? Ты, должно быть, еще способен на это». Это не было галлюцинацией, я ясно слышал ее голос. Это были слова, которые мне до смерти хотелось услышать, и я отчетливо различал их. Мне казалось, что я уже читал об этом феномене, где-то в курсе кибернетики.

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это, не так ли?

Ты ведь еще способен на это. не так ли?

Я слышал, как ее голос повторяет это с назойливостью телефонного звонка. Кейко Катаока обладала способностью обращать в ничто своих собеседников. «Я поняла, какой образ себя самого ты хотел бы запечатлеть, — говорила она. — И что ни говори, с абсолютной ли точки зрения или с относительной, образ этот довольно мелкий, и ты сам это понимаешь. Ты никогда, со дня своего рождения, не предпринял ни малейшего усилия, чтобы стать лучше, и именно этого ты стыдишься. Твое лицо покрыто стыдом, ты уродлив. Ты боишься. Ты всегда боялся, боялся попытаться стать лучше. Ты всегда обращался в бегство, прежде чем всего лишь сделать попытку. Ты дышишь стыдом, и именно поэтому ты никогда не получишь удовлетворения. Ты даже забыл, что существует такое слово, как „бороться“. Сейчас дело уже не в деньгах, не в общественном положении и не в почестях — ты должен придумать, как наказать себя. Должен отыскать это в самом себе. Тебе нравятся эти картинки китайских пыток, у тебя их довольно много, не так ли? Например, та, с одним несчастным из Секретного общества „Живадан“, которого четвертовали во время репрессий после бунта Боксеров. Настало время разбить твои самые безумные мечты и разорвать все эти фотографии, на которые ты любуешься. Твой образ, который ты сам себе выбрал, должен наполнить конкретным содержанием твое наказание, которое ты сам приведешь в исполнение; естественно, совсем не обязательно себя четвертовать, но знай тем не менее, что это наказание станет единственным и последним способом, который может помочь тебе узнать, кто ты есть на самом деле. Попытайся хоть ненамного повысить тот уровень, на котором ты застрял. Я не требую от тебя невозможного, лишь одно небольшое усилие… Ты ведь еще способен на это, не так ли?»

Я с силой втянул дорожку кокаина и принялся лизать собственную сперму, протекшую на ковер. В глазах у меня стояли слезы.

Я лизал.

— Да ты кто вообще-то? — спросил Ган. У него был странный акцент. Я слышал голоса других людей, разговаривавших рядом с ним.

— Кейко Катаока дала мне этот номер, я хотел бы встретиться с вами, по поводу господина Ямамото, — я с трудом ворочал языком, несмотря на порядочную дозу кокаина. — Меня зовут Мияси-та. Мы не знакомы.

— Ямамото? Но я не знаю никакого Ямамото, и как вы еще сказали? Кейко Катаока?.. Если речь идет о той немного чокнутой девице, которая все время была с ним, то, наверное, это Язаки, не Ямамото, а Язаки, или я ошибаюсь?

— Я не знаю его настоящего имени, как не знаком и с некой Рейко, о которой я тоже хотел бы, чтобы вы мне рассказали.

— Рейко? Послушайте, у меня в офисе сейчас как раз один режиссер, который с ней работал! Нет никаких сомнений! Речь идет именно о Язаки. Проблема лишь в том, что я ему пообещал ни с кем о нем не говорить. Ты журналист?

— Нет, я не журналист, — ответил я и вкратце обрисовал ему ситуацию. Мне становилось все труднее выговаривать слова, пришлось даже прервать разговор, чтобы пойти выпить три стакана воды.