Ирвин Уэлш - Преступление

Еще одна поднятая рука. Это Мистер Кондитер.

— Стойте! Прекратите торги! — кричит Леннокс. — Нельзя ее им продавать! Вы же знаете, что они с ней сделают!

Похоже, Леннокса никто не слышит. Поднимается еще рука. Ланс Диринг в ковбойском костюме, рядом склабится Джонни.

— Две тысячи, — улыбается Тоул. — Позволю себе напомнить нашему другу мистеру Дирингу из Соединенных Штатов, что оплата производится в фунтах стерлингов, а не в американских долларах.

В зале вежливые смешки.

Леннокс пытается пробиться к сцене, ноги внезапно становятся тяжелыми, как свинцовые чушки.

— Это моя невеста... это моя...

Что-то застревает у него в горле, крик превращается в сдавленный, почти беззвучный выдох.

Леннокс может только смотреть на Дирингов профиль, залитый зеленым светом, который подчеркивает его сходство с аллигатором.

— Мистер Тоул, мне известно, какая валюта принята на торгах. — Диринг оборачивается, подмигивает Ленноксу. — Впрочем, если мне вдруг не хватит фунтов стерлингов, я уверен, мой старый приятель Рэй с радостью одолжит, на такой-то лакомый кусочек.

— Повысим ставки, — раздается голос из заднего ряда. Выговор как в Центральной Англии. — Два миллиона фунтов.

Леннокс оглядывается, но предложившего повысить ставки не отследить, он в движении, все время вне поля зрения. Торгуются и другие, только их и вовсе не видно в тени. Леннокс охвачен бешенством и страхом.

Тоул собирается закрыть торги, и вдруг Леннокс замечает своего старого друга Леса Броуди. Сейчас Лес — маленький мальчик, он смотрит на Леннокса, дёргает его за рукав, просит поучаствовать в торгах.

— Рэйми, скажи что-нибудь!

Но Ленноксово горло словно схвачено железной рукой, он не может говорить. Тоул с грохотом опускает молоток. Декорации кардинально меняются. В лучшую сторону. В очередной раз.

Да, теперь хорошо.

В течение нескольких секунд Рэй Леннокс мнит, будто видит фламинго — окутанных пышным белым туманом, танцующих в мангровых зарослях. Леннокс моргает, становится ясно: он только что проснулся, за окном невероятный алый рассвет, в комнату ворвался коралловый прилив, пульсирует нестерпимо, словно неон.

Раздается стук в дверь, негромкий, но настойчивый. До Леннокса доходит, что бейсбольные карточки все еще у него в руке. Он поспешно заталкивает карточки в сплющенную овечку. Жарко, он мокрый, хоть выкручивай. В горле засуха, Леннокс едва выдавливает:

— Одну минуту, — спешит к двери, открывает, выглядывает.

Это Тианна. На ней его футболка «Конец века».

— Пришлось взять, — говорит Тианна, уголки рта опускаются, она будто недовольна собой — такая гримаса характерна для перебравших накануне. — Я за своими вещами пришла.

— Угу. Подожди секундочку.

Леннокс закрывает дверь, натягивает брюки, щелкает пультом кондиционера и только потом впускает Тианну.

— Входи, — говорит он.

Вид у Тианны все еще виноватый, Леннокс сам охвачен ложным чувством вины, он косится на рюкзак, думает о тайнах, в нем скрытых, выходит за дверь, ждет, неловко принимает из Тианниных рук свою футболку. Идет к себе в номер, медлит на пороге, восхищается небом цвета лососины и гранатового ликера. Острый прилив удовольствия доставляет Ленноксу смягченный расстоянием звук клаксона. Явно с фривея.

В своем номере Леннокс запирается, стаскивает футболку и брюки, сваливает их на пол. Тело все еще ломит, в глазах круги, но он чувствует себя лучше, собраннее. Леннокс делает полную боксерскую разминку, затем, настроившись дать нагрузку пальцам, сто раз отжимается на истертом ковре, чувствует приятное напряжение в мышцах. Блаженствует под душем, под конец делает воду чуть теплой. Наскоро вытирается, одевается (футболка хранит терпкий, сладковатый Тианнин запах).

Вскоре является Тианна. Рюкзак-овечку она держит перед собой, как эгиду.

— Я хотела попросить прощения за вчерашнее.

— Больше так не делай, это неправильно. Нельзя на одних людях отыгрываться за боль, которую причинили тебе другие, — наставляет Леннокс. — Понимаешь, о чем я?

Тианна садится на кровать, не выпуская из рук овечки.

— Рэй, прости меня, — произносит она убитым голосом. — Ты такой добрый. — Глаза наполняются слезами, в следующую секунду раскаяние сменяет паника. — Ты ведь не скажешь маме?

— Ты поступила нехорошо, — произносит Леннокс. — Но я принимаю твои извинения. Я никому ничего не скажу.

— Это будет наш секрет?

«Секреты между взрослым мужчиной и девочкой; такая валюта в ходу у извращенцев».

— Как я уже сказал, — ощетинивается Леннокс, — вчерашний инцидент останется между нами. Ты вела себя плохо, но оказалась достаточно взрослой, чтобы извиниться, поэтому я тебя прощаю. Все, проехали.

Тианна кладет рюкзак на кровать. Вымучивает улыбку в адрес Леннокса.

— Знаешь что, Рэй? Когда он... когда Вине меня... трогал, и целовал, и вообще... мне казалось, это неправильно. Понимаешь?

Леннокс через силу кивает.

— Я чувствовала себя, ну, типа, грязной. Но я подумала, если бы я делала это с человеком, который мне нравится, было бы нормально, никакой грязи. Все было бы понятно и хорошо.

— Нет. Непонятно и нехорошо, потому что ты слишком мала, — возражает Леннокс. — Тебе будет хорошо, но не раньше, чем ты дорастешь до подобных вещей. Никому не позволяй украсть у тебя детство. — Леннокс думает о себе приблизительно Тианниного возраста; они с Лесом Броуди катят велосипеды в темный туннель.

— Ребенком ведь быть неплохо, — произносит Тианна не то с утвердительной, не то с вопросительной интонацией.

— Конечно, нет. Если не заниматься взрослыми вещами.

В этом суть. Мы все были детьми; всем детям нравится одно и то же. Никто не станет кормить младенца жареной зубаткой или шоколадным печеньем, или показывать ему шоу «Красавицы и умники», разве не так?

Тианна улыбается, кивает в знак согласия.

— И в этом нет ничего странного или стыдного. Младенцы превращаются в детей дошкольного возраста, потом в подростков. Вкусы у них меняются. Подростки становятся взрослыми людьми. И снова смена вкусов. — Тианна продолжает кивать, Ленноксу ясно: она уловила мысль. — А расскажи-ка ты мне лро этого своего дядю Чета.

— Он — мамин... — начинает Тианна, не подумавши, — друг. Он просто друг. А я дружу с его внучкой Эми. Она очень славная. На самом деле Чет мне не дядя. Но он к нам с мамой хорошо относится. Не то что Вине.

— Кто такой Вине?

- Не хочу ни с кем о нем говорить, — произносит Тианна. И многозначительно взглядывает на Леннокса. — Только с Нушкой.

«Она знает, что я рылся в ее вещах. По крайней мере думает, что мог рыться, не исключает такого поворота».

— Кто это — Нушка? — спрашивает Леннокс спокойно, хотя внутри все обрывается.