Владимир Козлов - Попс

За окнами тянутся серые заборы. Фонари на столбах освещают заводские корпуса. Кроме нас, в вагоне человек пять, пожилые незаметные дядьки и тетки. Наверное, дачники.

Мы сидим на двух сиденьях лицом друг к другу: я, Маша и Леха с одной стороны, а Курт и Колян — с другой. Инструменты и рюкзаки сложены на сиденьях через проход.

— Ну что, Саня, какие наши дальнейшие планы? — спрашивает Курт.

— Ты имеешь в виду — музыкальные?

— Какие же еще?

— Перерыв на лето, а там — опять собираться, репетировать, играть, если будут куда-нибудь звать. Может, альбом запишем…

— То есть, забивать на все не собираешься?

— Нет, конечно.

— Просто, я подумал… Как-то ты в последнее время — такое впечатление, что тебя все это достало, и ты хочешь на фиг бросить…

— Было такое. Но прошло. — Я улыбаюсь.

Маша дремлет, положив мне голову на плечо. Остальные тоже все спят, кроме Лехи. Он читает конспект. За окнами стемнело, и почти ничего не видно.

Дверь из тамбура резко открывается. В вагон заходят четверо стриженных налысо невысоких парней. Двое — в черных куртках-«бомберах», еще двое — в джинсовках. Они кидаются на нас.

— Залезай под сиденье! — говорю я Маше и толкаю ее вниз. В нос ударяет кулак. Я падаю. Маша забирается под сиденье. В проходе Курт дерется с одним из скинов. Скину на помощь приходит еще один. Курт падает, его бьют ногами. Я поднимаюсь, бью кулаком одного. Получается слабо.

Леха не сопротивляется вообще, закрывает голову руками. Удар кулаком в живот — я падаю. Нога в ботинке пролетает рядом с ухом, зацепив по касательной.

Леха лежит «в отрубе», Курт тоже. Два скина «добивают» Коляна, два других хватают гитары, выбрасывают в окно. Следом летят рюкзаки и Лехины тарелки.

— Следующий раз встретим — вообще вам будет пиздец, — говорит один скин. — Поняли, пидарасы?

Электричка вздрагивает, останавливается. Скины выходят в тамбур, выпрыгивают из вагона. Я подхожу к окну. Мы стоим практически в чистом поле. Над пустой платформой горит фонарь. Окошко кассы закрыто.

Я возвращаюсь в вагон. Маша наклонилась над Лехой. Курт пытается подняться сам.

Ментовка. Мы сидим на стульях напротив поста дежурного.

— Извините, вы давно скорую вызвали? — напоминаю я сержанту.

— Не бойся, сейчас приедет. Ты лучше еще раз расскажи, как все было. И документы приготовьте…

— Я сказал уже, документы остались в рюкзаках, а эти их выкинули в окно…

Из-за стола встает второй мент, тоже сержант, подходит к стеклянной перегородке, отделяющей пост от коридора.

— Слушайте, а может, вы сами виноваты? Мешали им, на гитарах своих дрынчали?

— У нас — электрогитары. На такой не сыграешь, как на обычной, если не подключена. Ничего не будет слышно вообще.

За окном ментовки рассвело. Сержант кладет телефонную трубку, встает, подходит к нам.

— Короче, можете быть свободны. Мы данные ваши проверили, там все правильно. Если что, мы вас вызовем. Только вряд ли этих найдут. Как вы описали, так здесь все пацаны ходят: стрижены налысо, черные куртки… Так что… Ну, короче… давайте.

— А во сколько электричка на Москву? — спрашивает Маша.

— Не знаю. Я тебе здесь не справочное бюро. В кассе узнаете.

Мы выходим из ментовки — я, Маша и Курт. Коляна и Леху увезла скорая. У Коляна подозрение на сотрясение мозга. Лехе сломали руку и нос. Мы отделались легче: у Курта разбита губа, и несколько синяков на лице, у меня разбит нос и болит в боку. Может быть, сломали ребро.

— Ну что… — говорит Курт. — Будем ждать «собаку»?

— Ты — как хочешь, а мы — пешком, — отвечаю я. — Ты как, в состоянии? — Я поворачиваюсь к Маше.

Она кивает.

— Что, по шпалам до Москвы? — спрашивает Курт.

Я пожимаю плечами. Мне все равно.

— Ну, счастливо. Созвонимся.

— Давай.

Мы жмем руки. Маша целует Курта в щеку. Он идет к зданию станции.

Я и Маша идем по шпалам, взявшись за руки. Солнце только что взошло. Оно блестит, отражаясь в рельсах. По обе стороны путей желтеют одуванчики. Где-то на деревьях, а может, в небе, щебечут птицы.

Сзади приближается поезд, дает гудок. Мы спускаемся со шпал на насыпь. Мелькают зеленые вагоны.