Филип Ридли - Рассказы

Папа Бритва сел, отхлебнул чаю. Я понаблюдал за ним немного. Потом спросил:

— А дальше вы мне расскажете?

— Дальше?

— Что там, в серебряной шкатулке?

Он поставил чашку на тумбочку и откинулся в постели.

— Боже, Карадог. Ты настойчивый молодой человек. Зачем тебе это знать? У тебя наверняка очень насыщенная жизнь. Какая тебе разница, что случилось со мной почти сорок лет назад?

— Но мне важно, — сказал я. — Я думал об этом всю ночь. Я должен знать, что там было у вас с Троем Фламинго. И что в серебряной шкатулке.

Папа Бритва кивнул.

— Да, — сказал он ласково, — думаю, ты должен. — Он помолчал. — Так вот, была коробка и в ней семь золотых волосков, обрезки ногтей, пластыри со струпьями, носок и шорты со следами рвоты. Все эти вещи были кусочками красивого юноши. Юношу звали Трой Фламинго. Никто не знал, настоящее это имя или нет. На спине у него была татуировка: розовые птицы, летящие кругом. Трою поклонялся тринадцатилетний мальчик, сначала он мечтал коснуться Троя, любить его, подружиться с ним. Но, в конце концов, удовлетворился коробкой. — Папа Бритва улыбнулся. — Как, оказывается, легко рассказывать истории. Как легко.

— Но что же было дальше?

— Каждый вечер, — Папа Бритва закрыл глаза. — Я ходил в раздевалку смотреть, как Трой принимает душ. Конечно, там были и другие мальчики. Но меня они не интересовали. Я их едва замечал. Трой был единственным. Я мыл пол и собирал грязные полотенца. Но не спускал глаз с Троя. Он всегда уходил последним.

Как-то вечером, когда Трой и еще один мальчик мылись в душе, я заметил на полу расческу Троя. Она была черной, между зубьев — жир и перхоть. Осторожно я стал отпихивать расческу в угол. Зашвырнул за шкафчики, и, убедившись, что меня никто не видит, подобрал. — Папа Бритва вздохнул. — О, это было изумительно, Карадог. Просто изумительно. Расческа пахла бриолином — запах Троя Фламинго. Я ее нюхал, проводил ею по губам.

Я услышал, как Трой и другой боксер вышли из душа. Сначала я просто стоял там, сжимая расческу. Я знал, что они меня не заметят, так что на время был в безопасности. Но мне надо было уйти из раздевалки до того, как Трой оденется и заметит, что расческа исчезла. Я выглянул из-за шкафчика. Трой стоял голый в центре раздевалки. Другой парень, он был чуть постарше Троя, волосы у него были черные и блестящие, склонившись, вытирал ноги. И… Трой смотрел на этого парня. Просто глядел на него. И я понял — догадался мгновенно — что Трой испытывает к нему то… то, что я испытываю к Трою. Я не мог в это поверить. Меня потрясло выражение его лица. — Дыхание Папы Бритвы участилось. — И… потом Трой подошел. Он подошел к этому парню… и… дотронулся до него. Потрогал его между ног. Тот отпрыгнул. Он был в бешенстве. Трой пытался что-то сказать. Отрицать всё. Сделать вид, что это произошло случайно. Но мальчик разъярился. Он ударил Троя. Сильно ударил по лицу. Трой отлетел назад. Из губы пошла кровь. Трой был сильнее этого парня и куда лучший боксер, но он… он не хотел отвечать. Совсем не сопротивлялся. Казалось, он хочет, чтобы его избили. Как будто понимает, что этого заслужил. Тот парень быстро оделся и позвал моего отца. Отец спустился с одним из молодых боксеров. Парень рассказал моему отцу, что произошло.

— Это правда? — спросил Троя отец. — Ты трогал его?

— Нет, — отвечал Трой. — Пальцем к нему не притронулся.

— Он врет, — крикнул парень.

— Неправда, — ответил Трой. — Это он меня трогал.

И вот тогда я… я вышел из своего укрытия. Я вышел, сжимая расческу, и сказал: "Я все видел, папа". "Кто же кого трогал, сынок? — спросил отец. — Кто это сделал?"

Помедлив, я указал на Троя: «Он».

Тут же отец и тот боксер, с которым он спустился, схватили Троя. Трой был все еще голый и мокрый. Помню, его кожа как-то странно поскрипывала, когда они его держали. Потом парень — тот, которого трогал Трой — ударил его. Ударил в живот. Папа сказал: "Не надо нам тут полиции. Сами разберемся. Извращенец поганый". Парень врезал ему еще и еще раз. Я подошел поближе. "Смотри, сынок, — крикнул отец. — Вот как надо поступать с такими, как он". Лицо Троя было залито кровью. Парень все бил его и бил. И я смотрел… смотрел, как кровь течет по его лицу, по груди, животу… по ногам. Я смотрел… — Папа Бритва заплакал. — И это… Это…

— Что? — спросил я.

— Это мне нравилось! — выкрикнул Папа Бритва. — Как ты не понимаешь! Боже, ну что я плачу? Какой толк от слез? Это тогда мне надо было плакать. Но я не плакал. Я наслаждался этим, Карадог. Мне нравилось смотреть на то, что они с ним делали. — Он вытер слезы уголком простыни.

Я смотрел на него.

Папа Бритва несколько раз глубоко вздохнул.

— Наконец, они насытились и отпустили его. Он свалился на пол. Отец и те двое вышли. Мы с Троем остались одни. Я слышал, как отец зовет меня. Трой попытался сесть. Я схватил полотенце, намочил в душе и вернулся к Трою. Я вытер кровь с его лица. Его губы были разбиты и окровавлены. Нос сломан. Глаза заплыли. Я вытер кровь с его груди. Он вздрагивал, морщился от боли. Очевидно, ему сломали несколько ребер.

И тут… он взял мою руку и поднес ко рту. Он издал такой гортанный, задыхающийся звук, наклонился и выплюнул мне что-то в ладонь. С кровавой слюной. Выплюнул мне в ладонь, словно подарок.

— Зуб, — сказал я.

— Зуб, — подтвердил Папа Бритва. Он пошарил под одеялом, достал серебряную шкатулку и открыл. Я увидел желтый коренной зуб. — Зуб Троя Фламинго, — сказал Папа Бритва.

— И что с ним стало?

— С Троем? Не знаю. Я его немножко помыл, потом отец выволок его из спортзала. Трой едва мог ходить. Наверное, попал в больницу. Но мы о нем ничего не слышали. Ты только представь, что означало жить после того, что я наделал. Как я себя чувствовал. Ужасно, Карадог. Ты не мог бы налить мне воды? Горло пересохло.

Наливая воду, я спросил:

— Почему вы сохранили зуб?

— Потому что это часть меня. Я не могу объяснить. Но вся моя жизнь словно прояснилась в этот момент. Когда мальчик, которого я так страстно желал, выплюнул мне в ладонь свой зуб. Это ведь единственное, что он мне дал.

Я протянул Папе Бритве стакан, он сделал несколько глотков.

— А как же ваш отец? Я думал, ему нравился Трой.

— Конечно, нравился. В тот самый вечер я промывал кулаки отца в соленой воде. Он рыдал, Карадог. Рыдал, как младенец. И все время повторял имя Троя, словно оплакивал его. Я залепил пластырем его разбитые руки. Налил ему какао. Он все время повторял имя Троя. Позже, перед тем, как лечь спать, он посмотрел на меня. Посмотрел на меня с такой ненавистью, таким ожесточением.

— Почему ты не мог держать язык за зубами? — спросил он. И с тех пор я все время задаю себе этот вопрос. Почему? Почему я не мог держать язык за зубами?