Андрей Бычков - Нано и порно

– Сцуко, стоять! – раздался за спиной страшно знакомый голос. – А ну-ка руки за голову!

Алексей Петрович поднял голову и медленно обернулся. Перед ним с алмазным топором в руках стоял Иванов.

– Значит, ты тоже догадался, – тихо сказал Осинин.

– А ты как думал?

Иванов ухмыльнулся и выстрелил из топора. Огненная струя прометеевского мифа едва не прожгла Осинина насквозь, но он успел увернуться. Иванов передернул затвор топора и выпалил Икаром. Но Алексей Петрович уже успел достать и подставить миф об Осирисе. Увы, Осирис разлетелся к ебаной матери. Зато Алексей Петрович остался жив. Он выхватил из-за пояса бутылку Диониса и метнул ее со всей силы Иванову в голову. Тот отпрыгнул и выстрелил очередью двенадцати подвигов Геракла. Но в руках у Алексея Петровича уже было раннее христианство, и он пошел хуячить из раннего христианства. Иванов смекнул быстро, обернулся Пилатом и распял. Алексей Петрович успел воскреснуть и вознесся. Тогда Иванов облачился Иудой и устремился вслед за ним. Набрав высоту, он даже успел подрочиться и извергнуть на Алексея Петровича свое черное семя. Осинин сдул семя в сторону Духом Святым. Иванов атаковал Римским Папой. Тогда Алексей Петрович сам обернулся Иудой, схватил подвернувшийся под руку осиновый кол и вонзил его в грудь Римскому Папе. Иванову ничего не оставалось, как нажать на сдвиг, перепрыгнуть в Средневековье и ужалить Коперником. Осинин дезинфицировал Птолемеем. Но пока он дезинфицировал, Иванов исхитрился и сыпанул ему, падла, по глазам Ньютоном. Осинин страшно и оглушительно закричал Савонаролой. Иванов снова нажал на сдвиг, выхватил Робеспьера и отрубил им голову королю. Алесей Петрович почуял подвох, но Робеспьера гильотинировать не стал, а изящно сдвинулся царем в Россию. А потом и еще глубже назад, в великие князья. Такого продолжительного сдвига Иванов не ожидал, в последний момент он попробовал было въехать тевтонским немцем, но получил таких страшенных пиздюлей, что перевернулся и ебнулся головой об лед Чудского озера.

Однако уже давно медленно подъезжала яйцеклетка.

Заметив яйцеклетку, Осинин хотел было уже броситься на подвесной мост. Но тут ни с того, ни с сего налетели татары. Иванов взглянул на Осинина Галицким, а тот на него – Невским.

– Это нечестно! – закричал тогда Иван Иванович. – Я уже отрубил голову Людовику XVI, а ты опять в тринадцатый век. Вперед, так вперед!

Но Алексей Петрович хладнокровно выстрелил ему в голову из православия. Иванов подставил вместо лба Лютера. И тут Алексей Петрович сдвинул вперед на императора Николая. Иванов успел Лениным. А Осинин – Сталиным. Тогда Иванов – Солженицыным. А Осинин – Дугиным. Долго так продолжаться не могло. Иванов сдвинул слегка назад, доставая Аббаньяно. Но у Алексея Петровича было кое-что покрепче. Нет, блядь, даже не Сартр! Алексей Петрович пизданул Фуко.

– Ах так?! – закричал Иванов.

И кинул Делезом. Тут, однако, началась упорная позиционная борьба. Противники слегка подустали и лениво перебрасывались из окопов то Бодрийяром, то Рене Геноном, то Леви-Строссом, то Эволой.

Вдруг Алексей Петрович заметил, как яйцеклетка, зевая, стала отъезжать назад. Очевидно, ей все это уже остопиздело. Она поднимала подвесные мосты, задраивала люки, что-то зашипело, очевидно, она готовилась выравнивать давление в шлюзах. Осинин догадался, что ждать больше нельзя.

– Ванька! – крикнул тогда он. – Иди в баню!

И пока тут Иванов вздрагивал, икал да передергивал плечами, Алексей Петрович уже был таков. И на глазах у удивленного Ивана Ивановича прыгал и летел через расплавленный никель, цеплялся-болтался руками за мост и втискивался в последний, почти уже было задраенный люк.

«О, Отец, сонмы блядских козлов за спиной, последний мудак обманут по-одиссевски, – произнес Осинин. – О, Отец, вот мой дазайн. Прошу тебя, передай мне свой атман».

Загорелись миллионы градусов до нашей эры. Нажали тысячи атмосфер добра. Треснула неимоверная спресованность зла. Полетели ошметки слов. Идея блеснула. И Звездохуй вошел в сердцевину Отца.

В твердой комнате на твердом стуле сидел Альберт Рафаилович.

– Как? – опешил Алексей Петрович.

– Я, – утвердительно кивнул тот.

Осинин замер, потом помотал головой.

– Блядь… Ловко вы меня поймали с этим, как его, Эдиповым комплексом.

– Что поделаешь, – вздохнул Альберт Рафаилович. – Работа такая.

– Да чушь это все собачья – комплексы какие-то, мифы! – закричал тут Осинин. – Не верю я больше, не ве-е-рю-ю!

И тогда Альберт Рафаилович заплакал и… твердо исчез. Исчез и стул, и твердая комната. В самом центре Земли зияла легкая тонкая дырочка. Планета тихо вращалась вокруг оси.

«Отец там».

Тонкие струйки пыли вихреобразно исчезали в отверстии. Осинин достал сигарету и закурил, завороженно вглядываясь в свастичные вихри и прислушиваясь к тому, как тихо вращается Земля. Затянувшись в последний раз, он затушил сигарету о подошву ботинка и… заглянул в дырочку.

«Ты стоишь на краю платформы, ты слышишь звук поезда, ты видишь, как красный переключается на зеленый и легкий сквознячок из туннеля касается твоего лица. Качаются люстры, напирает толпа, кто-то кашляет… Мира скоро не станет, и мы с тобой полетим между звезд».

Вспыхнули фары и заблестели рельсы. Поезд выскочил из глубины туннеля. Ольге Степановне показалось, что рельсы ласкают кошечку. И смертная тоска сжала ей сердце.

«Где ты, Алеша?»

Замутило, потянуло на низ. Поезд был уже совсем рядом. Заревела сирена и… Ольга Степановна отшатнулась. Грохотало, мелькали вагоны, тяжелая волна воздуха сбила челку. Наконец поезд остановился, издав страшный непримиримый стон, и двери вагона открылись. Пассажиры вышли, другие зашли. Кто-то спросил:

– Вы не заходите?

– Я не захожу, – ответила Ольга Степановна.

Внутри вагона объявило:

– Следующая станция «Пушкинская».

«Да на хуй мне «Пушкинская», – горько усмехнулась Ольга Степановна, вспоминая Алексея Петровича. – Пора мне на «Достоевскую».

На «Достоевской», недалеко от театра Советской Армии, был роддом.

Зашипело. Двери закрылись. Вагон двинулся и пошел. Звук электрического мотора набирал высоту. Ольга Степановна заспешила на переход, упрекая себя за кошечку.

На переходе, в толпе, внезапно потемнело в глазах. В животе толкнуло и сжало. Опять потянуло на низ. Заиграла сладкая горечь во рту. Ольга Степановна испугалась, что не доедет, и подхватила живот с боков обеими руками. Ступеньки и эскалатор наконец кончились. Через минуту она уже стояла на салатовой ветке, снова вглядываясь в жерло туннеля.

Это был какой-то другой вагон. Чем-то он даже показался ей похожим на карету. Никто не вышел. Ольга Степановна осторожно вошла. Тихо зазвенел зуммер. Ей улыбались тринадцать флэшмобберов.