Павел Тетерский - Клон-кадр

Сила общественности: почти то же, что корпоративные тренинги. А именно: возможность для любого дерьма хотя бы раз в несколько лет становиться конфеткой. Если говорить иносказательно, то по моей лестничной клетке в данный момент растекались залежи фекалий, как по полу общественного туалета после прорыва канализации. Второй вариант: по моей лестничной клетке были рассыпаны тонны конфет, прямо как в закромах кондитерской фабрики «Рот-Фронт». Выбирайте, что вам ближе.

Я уже понял, что произошло нечто из ряда вон. По их таинственно светящимся лицам, в каждом из которых была заложена мина замедленного действия (сейчас-сейчас, висело в пространстве). По их (опять-таки) количеству.

Действо явно не тянуло на очередную коллективную жалобу или дежурную промывку мозгов. Когда из толпы выделился средних лет субъект с намеком на представительность (херовый, но претенциозный костюм, галстук, примерно моего роста, соответствующее должности пузо, лицо заядлого партаппаратчика, глаза — навыкате, общий стиль — нагло-нахраписто-напористый), — я заранее знал, что он мне скажет.

Я заранее знал, что написано на бумажке в прозрачном файле, которую он торжественно извлек из недр пухлого портфеля еще советского, наверное, образца.

Торжественность момента. Ее оценил даже Клон, выглянувший из комнаты в прихожую (в одной руке — пиво, в другой — сотовый телефон: «Как dela:)? 4to novogo?»: разумеется, «Delete»).

Я имею в виду: момент был действительно торжественным. В воздухе витали: пафос и предвкушение, но главным образом все-таки пафос.

Он долго зачитывал названия органов, выдавших постановление, и соответствия со статьями такими-то, пункт такой-то, Конституции Российской Федерации (как вариант — одного из дополнений, постановлений, соборных уложений). В моем мозгу они, разумеется, не отложились.

— …вам предписывается в течение сорока восьми часов освободить жилплощадь по данному адресу, — закончил он. — Жильцы дома не хотят, чтобы ты жил с ними, сынок, — добавил он с видом доброго, но жесткого папика из советских фильмов.

— Не пойдет, — покачал головой я. — Я живу не с ними, отец. Я живу у себя в квартире.

— Во-первых, я тебе не отец, парень, — перебил он. — Меня зовут…

Мне было абсолютно неинтересно, как его зовут. Мало того, мне на х… не нужно было знать, как его зовут. Мне почему-то подумалось, что если я узнаю, как его зовут, я сдохну или превращусь в неодушевленную деталь убогого лестничного интерьера вроде корзины мусоропровода. Я хочу сказать: я не мог позволить ему представиться.

Первый удар с локтя пришелся прямо в зубы. Не в челюсть, а именно в зубы. Он отлетел к лифту, портфель выпал из его рук и покатился вниз по лестнице. Файл с писулькой мягко запланировал в том же направлении, кто-то подхватил его у самых ступенек. Изо рта галстучника вылетел сгусток слюны вперемешку с кровью и приземлился кому-то на домашний тапочек.

Толпа издала приглушенный ах. Мужья в трениках, почуяв недоброе, первыми начали отступать вниз по лестнице («ну сделай же что-нибудь», — говорили их общественные жены со стопроцентной уверенностью в невозможности испрашиваемого). Подолгу службы из общей массы выделился побелевший участковый — моржовые усы, психология угнетенного неудачника и полная, катастрофическая небоеспособность, вплоть до банального отсутствия оружия и средств связи. Сделать он ничего не мог: он стоял, опустив руки параллельно жирным ляжкам в серой униформе, и пытался властным тоном вешать что-то вроде «прекратить». А я уже сидел возле лифта на человеке в галстуке. Бил его по беззащитной голове, а он только и мог, что извергать в пространство сгустки крови и пытаться прошамкать «помогите» сквозь поредевшие зубы.

Именно этого он и заслуживал. Вполне справедливая зарплата за жизнь, прожитую вот так, на побегушках у общественных организаций, и при этом с нелогичным осознанием принципиальной невозможности чьей-либо правоты, кроме своей.

Хрустел его нос, хрустела шея, хрустели десны. Я даже не чувствовал никакой боли в костяшках — так меня переклинило. Парализованный участковый послал кого-то вызвать подкрепление. Конечно, блин, подкрепление. Только на это он и может рассчитывать. Многие лета бедолага урегулировал письменные конфликты между сумасшедшими старухами при помощи бумажек и шариковой ручки, и вот в предпенсионном возрасте на его долю выпало ЧП на участке.

Когда функционер перестал мычать, я схватил его за лацканы пиджака и начал бить головой о бетон. Остановился лифт, кто-то заохал из-за открывающихся дверей и спешно нажал другую кнопку.

Количество народа на лестничной клетке резко сократилось до четверых: я, он, опешивший участковый и Клон (в бейсболке, очках и без сотового телефона). Клон смотрел (через очки) на участкового, а участковый никуда не смотрел.

Из тела, которое теперь было целиком и полностью в моей власти (власть вообще имеет обыкновение очень быстро переходить от одного человека к другому — иногда для этого требуется меньше, чем вам кажется), доносились отрывочные выдохи, вып-лаки и выхрипы. Ему с самого начала ничего не светило — пик его физической формы пришелся, надо полагать, на эпоху позднего Брежнева, он даже не успел закрыться.

Я схватил его за грудь, прислонил к перилам и толкнул вниз по лестнице, к мусоропроводу. Туда, где зияло окно. Я уже знал, что собираюсь с ним сделать.

До окна он не долетел. Ударился головой о мусоропровод и упал лицом в высохшие остатки помоев у его основания. Я собирался преодолеть пролет одним прыжком, но мне было не суждено: ни с того ни с сего мое бедро онемело от предательского удара камелотом — сзади, из-за спины. Я ойкнул и осел на верхнюю ступеньку лестницы. Я только начал машинально поворачивать голову назад, как в мой висок ударил титановый нос (на заднем плане, нерезко — перепуганный Клон: казалось, он сам не ожидал, что сможет меня вырубить). Из последних сил пытаясь разогнать поплывшие перед глазами круги, я сполз вниз по лестнице, оседая рядом с окровавленной тушей человека, взявшего на себя обязанность выселить меня из моей квартиры.

Клон усиленно молотил меня по щекам. Участковый сидел рядом и приводил в чувство человека в костюме.

— Пора уё…ывать отсюда, — говорил Клон, продолжая окучивать меня пощечинами. — Тебе реально пора сваливать. Это статья.

— Хватит, бля! — Я схватил его за руку. — Хорош. Я высвободился из-под Клона (Клон: особо не препятствовал). Участковый, продолжая молотить по щекам человека в галстуке (человек в галстуке: приоткрыл один — второй заплыл безнадежным и уродливым шаром с едва различимой прорезью — глаз и выдохнул жалобное «ах»), смотрел на меня ошалелыми глазами: