Элмер Мендоса - Любовник Дженис Джоплин

Кто-то не вытерпел и закричал:

— Чертов Облади, заткнись ты наконец, каброн!

Но тот, чужой и далекий, продолжал напевать: «Так выходи же за меня и будешь слушать ты всю жизнь мой мюзик-бокс! Облади, облада…»

«Я хочу к маме», — подумал Давид. «Это невозможно, нас держат взаперти в этой мерзкой тюрьме, и учитывая твое признание, не думаю, что мы вообще когда-нибудь увидим свободу. Полагаю, здесь сейчас градуса сорок четыре — кто-нибудь когда-нибудь погасит эту лампочку на потолке?» — «Они отняли у меня фотографию Дженис!» — «По-моему, тебе уже пора забыть про Лягушачьи Лапки. Не думаю, что тебе суждено снова встретиться с ней». — «Почему, ведь у меня есть деньги на билет до Лос-Анджелеса? Я приеду к ней в гости!» — «Судьба человека может быть доброй или злой, но необязательно той, какой он заслуживает!» — «Откуда ты только набираешься этих премудростей!» — «Мы должны ехать в Чакалу, отмщение не должно зависеть от случайностей, нам нужно хорошенько продумать план действий, чтобы сбежать отсюда». — «Почему все так непросто? Чато умер… Я хочу в Лос-Анджелес. Are you Kris Kristofferson? Что ты мне дала? Я боюсь уколов, а голубые таблетки я запил твоим коктейлем и почувствовал себя как в самолете, проваливающемся в бесконечную воздушную яму». Рыдания не прекращались. — Здесь собрались одни слабаки! Они находились в подвале, разделенном коридором на два ряда по четырнадцать камер размером метр на два. «Драконы» бросали сюда своих пленников, чтобы после отправить кого-то в военный лагерь номер один, других в тюрьму «Сересо» в Агуаруто, а третьих на тот свет. Поскольку Давид уже во всем сознался, его тут долго не продержат. Смерть Чато снижала интерес полиции к его двоюродному брату, но пока он был нужен Маскареньо по другим соображениям; команданте планировал наполнить свою тюрьму до отказа, чтобы заключенные ходили по головам сокамерников, и с этой целью отправился в порт Альтаты на поиски новых сообщников. Давид открыл глаза, согнал с лица комара. Ему приснилась Чакала и солнце, похожее на круг желтого сливочного масла; он и Дуке охотились в горах; «Мама хочет, чтобы я принес броненосца, а еще надо добыть кролика для Карлоты».

Давид вспомнил тот день, когда он, подросток четырнадцати лет, убил оленя — оба замерли на бесконечное мгновение, неожиданно выйдя из-за деревьев навстречу друг другу; в правой руке Давид держал камень, очень похожий на тот, которым бросил в Рохелио Кастро; метнул его в голову животного, и оно упало, будто подстреленное. Как же тогда расстроилась и сердилась на него Мария Фернанда! Она даже наотрез отказалась попробовать мясо.

Давид открыл глаза, увидел металлические прутья решетки и с трудом поднялся на ноги, чувствуя себя совсем скверно.

«У меня все тело болит!» — «А ты что хотел, подарок на день рождения?» — «Но что я такого сделал, почему меня избили?» — «Мы же теперь бунтари, ты что, не понял?» — «Я в этом ничего не понимаю!» — «Для правительства, проводящего политику государственного террора, каждый является потенциальным врагом!» — «Как здесь смердит!» — Тюрьма не была оборудована туалетами или унитазами в камерах, заключенные справляли нужду на пол своей клетки, а потом выпихивали испражнения в коридор. Раз в день работник тюрьмы с помощью пожарной кишки смывал экскременты в конец коридора, где в полу была проделана дыра. — «Дженис подала мне знак, и я пошел за ней, думал сначала, что она дьявол, не иначе, такая худосочная и жаждущая, даже кости выступают через кожу, сущая чертовка, и запах от нее необычный, но не такой, как от Ребеки». — «Сравнил тоже, Ребека — ангел любви!» — «Она обняла меня крепко, очень крепко, будто в отчаянии, а потом тихонько запела что-то — ту лав энибади…» — Давид остановился, услышав, как зазвучала, приближаясь, другая песня, пока не поравнялась с решеткой его камеры. Мужчина, который напевал ее, посмотрел на него в упор долгим взглядом, не останавливаясь и не прерывая пения — гладкое лицо без признаков растительности; прямые длинные волосы, расчесанные на пробор посередине, и очень холодные глаза. — «Я ей приносил подарки, а она швыряла их обратно мне! Облади…» — Мужчина ступал, не разбирая дороги, прямо по дерьму в коридоре, которое — что за черт! — вдруг раздвигалось в стороны у него под ногами, образуя чистую дорожку.

«Как он это делает?» — «Вот и мне непонятно!» — Они слышали «Облади», пока за ним не захлопнулась дверь, ведущая на автостоянку, вызвав у Давида гнетущее ощущение пустоты и беспросветного одиночества.

Его перевели в небольшую общую камеру тюрьмы в Агуаруто в той части здания, где содержались политические заключенные. В камере Давида сидели настоящие партизаны. В первую очередь он познакомился с Радамесом Пеньюэласом по прозвищу Роллинг, внешне очень похожим на Кита Ричардса и, как тут же выяснилось, далеко не безобидным малым. Он был одет в футболку с нарисованной на ней карикатурой Мика Джаггера с огромным языком и черные довольно грязные шорты. Как только охранники вышли из камеры, Пеньюэлас набросился на Давида:

— Ты один из них и пришел, чтобы убить меня! — Давид оказался не готов к такому приему, и оба повалились на пол между бетонными плитами размером два метра на семьдесят пять сантиметров, служившими для обитателей камеры кроватями. — Берегись! Меня не проведешь, я узнал тебя по ушам!

Давид не успел ускользнуть, и Пеньюэлас прочно сжал его шею согнутой в локте рукой; как он ни пытался вырваться, ничего не получалось.

«Отбивайся! — науськивала Давида его бессмертная часть. — Дай ему хорошенько коленом по яичкам!»

— Зачем вам понадобилось похищать меня? — яростно рычал атакующий. — Что я вам сделал? — Давид задыхался, не в силах вымолвить ни слова. — У вас все равно ничего не выйдет, я знаю все ваши условные обозначения, вашу флору и фауну, вашу орфографию!

— Роллинг, черт! Ты что делаешь? — прозвучал чей-то голос. — Отпусти товарища! — Над ними склонился бородатый мужчина, и мучитель выпустил свою жертву.

— Ладно, Чуко, как скажешь.

Чуко помог Давиду подняться на ноги.

— Не обижайтесь, товарищ, вообще-то Роллингтихий, просто ему во всех незнакомых людях мерещатся инопланетяне.

«Ничего себе тихий», — возмутилась карма, а Давид подумал, что эти двое похожи на скелеты.

— Спасибо, — сказал он и сел на свой бетонный лежак, а те расположились напротив на лежаке Роллинга.

— Все зовут меня Чуко, — представился спаситель Давида. — Роллинг уже всех достал, но вы его не бойтесь. Откуда прибыли?

— Из Альтаты.

— Из Альтаты… — эхом отозвался Роллинг. — А где вас сцапали?

«Какое вам дело», — подумал Давид, но что-то в Чуко напоминало ему двоюродного брата и внушало доверие.