Чарли Уильямс - Сигареты и пиво

— Ты убивал, — сказал он. И тут я заткнусь и позволю говорить ему. — Ты убивал раньше и будешь убивать еще. Но в этот раз ты перешел все границы. Так не пойдет. Просто не пойдет. Я говорил о естественном ходе вещей, а ты его нарушаешь. Ты меня слушаешь, Блэйк? Ты как будто не в себе.

— Ну, — сказал я. Я действительно был не в себе, слегонца. — Мне просто интересно, о каком это убийстве ты трешь. Потому что если ты про Франкештейна, так ты вообще не тому парню предъявы кидаешь. Я Франкенштейна не убивал. Это был Джек. А если ты про Дэйва, там, в лесу, так это я случайно. Это была его идея, а я просто перестарался, ну, по ошибке. И…

— Я не желаю это слушать, Блэйк, — сказал он, выпуская дым. — Ты убил, и теперь тебе надо все исправить.

— Но как? — сказал я. — Ведь если чувак двинул кони…

— Заткнись. Хотя бы раз заткни свою пасть и послушай. Мне надо тебе кое-что сказать, и я это скажу. Лады?

— Лады, лады. Ебаный в рот, Клинт…

— Так вот… — Он выплюнул на траву какую-то мерзкую черную дрянь и прочистил горло, как по мне, это он зря, ну да ладно. — Этот город заражен раковой опухолью. Рак расползается по венам Манджела, хватая невинных, заставляя сильных становиться слабыми. И есть только один способ справиться с раком. Ты знаешь, что это за способ, Блэйк.

— Рак?

— Да.

— Но от рака нету лекарств, так ведь? У моей тетки Бетти он был и…

— Вырезать.

— Не, я просто говорю…

— В смысле его вырезать. Долбаный рак.

— А, ну да.

— И молиться, чтобы он никогда не вернулся.

— Мне пора.

— Погодь, Клинт… Клинт. Ты куда это? Эй, Клинт.

Но он уже съебался, и я снова остался один. Я немного посидел и подумал о всяком. Только немного это затянулось, потому что когда я услышал какой-то звук и поднял голову, я увидел, что по дороге едет молочный фургон. Я оторвал задницу от лавки и пошел домой.

Добравшись туда, я залез в кровать и отрубился.

Прошлой ночью зарезали Дина Стоуна, охранявшего вход в “Хопперз” на Фрайер-стрит. 16-летний начальник охраны, живущий на Бикетт-лэйн в районе Норберт-Грин, истек кровью, прежде чем подоспела “скорая”. Он занимал эту должность всего три дня.

Очевидцы заметили высокого полного мужчину с усами, который убежал с места происшествия. Свидетели утверждают, что это был неряшливый человек. в очень грязной кожаной куртке, с красным носом и выбитыми зубами.

— Не могу сказать, что я его знаю, — сказал мистер Брюс Аркл, свидетель. — Но мне он показался *******

— Да, — подтвердила мисс Пенни Трэндл. — *****, вот как его можно описать. Но как его зовут, я не знаю.

— Че, бля? — сказал я.

Но на том конце линии уже дали отбой. Я положил трубку и рухнул обратно на подушку. Голова была как дерьмо, которое соскребли с асфальта, засунули в пластиковый пакет, несколько раз шваркнули об стену, а потом придали ему форму моей башки. И знаете, что? Я был этому рад. Я так себя не чувствовал уже несколько дней, и мне этого состояния не хватало. Я зарылся лицом в теплый мешок с перьями и стал наслаждаться этой приятной болью. Но длилось это недолго. Перед глазами постоянно мелькала какая-то хрень, заставляя меня дергаться и вертеться, будто мне в жопу впиваются пружины.

Это я о вопросах говорю. Типа, кто только что пытался мне позвонить?

И в какую херню я впутался прошлой ночью.

Я знал, что во что-то вляпался. Иногда такие вещи знаешь, хотя и не знаешь, во что именно. Я мог вспомнить только, как выхожу из “Хопперз” и тащусь по дороге, напевая “Ты чудо” Элвиса. Только я пел “Я чудо”, а не “ты”. Потому что вы уебки, а я подручный. По правде сказать, ночь неожиданно стала какой-то холодной, и воздух, ну, тот который был рядом в то время, что-то сотворил с моей башкой. К тому же до этого я выпил хренову пинту, и мне это тоже на пользу не пошло. Так что между тогда и сейчас был здоровый пробел, и во время этого пробела я сделал что-то, от чего у меня сейчас, при свете дня, нехорошо ворочалось в кишках.

Только вот в чем фишка, самое плохое не в том, что я не знал, что сделал. Куда больше меня парило то, что я не знал, куда и зачем поперся из “Хопперз”. Я знал, что Ник Как-его-там попросил кое-что для него сделать. Но вот хуй его знает, что это было.

Я встал и принял душ. Вода была достаточно горячей, она хлынула мне в глаза, отлично смывая все эти паскудные вопросы, на которые я не хотел отвечать. Когда я вылез из душа, я был уже начисто вымыт и полностью в сознании. Какой смысл позволять больной башке портить тебе утро. И если я не мог вспомнить, что сделал прошлой ночью, значит, и не стоило это запоминать. Я начал чистить зубы. Снова зазвонил телефон.

— Че? — спросил я, продолжая орудовать зубной щеткой.

— Че делаешь? — спросил голос, вроде как бармена Натана.

— Эт кто?

— Сам знаешь. Че это за шум?

— Сам знаешь, че за шум. Что еще может сделать чувак, проснувшись, кроме как поссать?

— Проснувшись? У меня тут народ жрет ланчи.

— А какое блюдо дня?

— Пирог.

— Опять?

— Ага. Слушай сюда, надо поговорить. Ты че делаешь?

— Я? Да ниче особо. То-се, — сказал я, как дурак. Натан ведь знает обо всем, что творится в Манджеле. К тому же, как я ему мог сказать то, чего не знал. А те отрывки, которые я помнил, не стоили того, чтобы о них пиздеть.

— “То-се” говоришь? То, блин, се? Я знаю, че ты делаешь, и мне на это наплевать. В нашем городе существует некое равновесие, и мы все что-нить делаем для того, чтобы все так и оставалось. В этом есть высшая цель, Блэйк, система, которую некоторые из нас видят, но, конечно, не такие, как ты. А то, что ты сделал вчера… Ты просто взял и нарушил это равновесие, Блэйк. Живо сюда, и смотри, чтобы никто тебя не видел, в особенности легавые.

— Но, — начал было я, но телефон замолчал.

Я положил трубку и вернулся в ванную вместе с зубной щеткой. Но больше я ею пользоваться не мог. Слишком тряслись руки. Я прополоскал рот и уселся на унитаз.

Зеркало, перед которым я брился, было повернуто вбок, так что я мог видеть, как я выгляжу, пока сижу и тужусь.

— Бля, ты только посмотри на себя, — сказал я зеркалу. — Соберись, пидор хренов. Ты теперь подручный. А эти ребята круты, как яйца, и никаким уебкам не позволяют на себя наезжать. Что бы сделал Клинт, будь он подручным? Думаешь, сидел бы на толчке и мечтал о том, чтобы все его проблемы смыло в канализацию до кучи с дерьмом? А? Нет, блядь, он бы ни хуя такого не сделал. Он был бы уже в своей тачке… э… типа делая всякие дела. И это мне напомнило…

— Грязный Стэн — тачки без проблем, — сказал он. — Чем могу помочь?

Теперь я был одет, побрит и элегантен.

— Где, блядь, моя тачка? — сказал я в трубку.

— Чья тачка? Ты кто?