Джо Фауст - Демоны Боддеккера

— Я думала о тебе лучше, Боддеккер. Правда. — Она хлопнула рукой по кнопке лифта и попятилась в коридор.

— Я тоже лучше о себе думал, — сказал я, когда двери закрылись.

Пока лифт спускался, я только и делал, что думал. Думал о бомбе, более опасной, чем та, что убила бедного старикана Пэнгборна. О бомбе с часовым механизмом, который я только что закрутил до предела.

И теперь оставалось лишь закрыть глаза и слушать, как она тикает. ‘

Та ночь — то, что от нее осталось — была долгой. Вопреки здравому смыслу я отправился домой вместе с Хонникер из Расчетного отдела, стараясь убедить ее, что сейчас мне всего-то надо немного еды на ужин и постель, чтобы выспаться. Когда мы приехали к ней, она заказала две пиццы от «Безумного Тони»: с печенью и луком и с креветками. Я бы, пожалуй, предпочел «Пекин-Бадди» или «Рис-О-Раму», но честно съел по паре ломтиков от каждой, а потом юркнул в постель, пока Хонникер смотрела какой-то из «лучших» старых выпусков «Еженощного шоу с Гарольдом Боллом»,

Проснулся я от того, что она скользнула в постель, теплая и обнаженная. Я открыл глаза ровно настолько, чтобы обнять ее за талию, а потом снова закрыл их, проваливаясь обратно в сон.

— Боддеккер, — сказала она.

— Гм-м? — протянул я, притворяясь, что совсем сплю. Сказать, что ее появление оставило меня уж совсем равнодушным, было бы ложью, выходящей за все мыслимые и немыслимые границы правдоподобия.

— Расскажи мне про этот дом еще раз.

Сон маячил за сомкнутыми веками, только и ждал, пока я позволю ему снова унести меня. Решив прикинуться совсем еще спящим, я пробормотал заплетающимся языком:

— Танжерины.

Она придвинулась ближе.

— Тогда я тебе расскажу. Хорошо?

— Оцелоты, — так же невнятно буркнул я.

— Точно как в рекламе от «Бостон Харбор», — сказала она. — Входишь в дом, через гостиную, а она такая просторная, там горит камин с постоянной лицензией на разжигание огня. Пламя высокое, яркое, а свет потушен, так что комнату освещают лишь блики огня, теплые, на всем кругом, на коже, голой коже. — Для пущей выразительности она потерлась попкой о мои бедра. — И ковер, похожий на шкуру белого медведя, только на самом деле синтетический, такой мягкий. Очень, очень мягкий. И пушистый. И, может, мы достали настоящего хорошего вина — и легкие-легкие психотропы, — так что кажется, будто мы вместе парим на облаке, летим к солнцу, видим свет и чувствуем тепло — не только тепло друг друга…

К тому времени я уже знал: сопротивление бесполезно. Спать я больше не собирался и к тому времени, как она сказала: «И все это ради тебя, Боддеккер, все ради тебя», та толика здравого смысла, что еще оставалась в моей голове, была надежно заткнута и упрятана в чуланчик, где обычно хранились потачки моим слабостям и мелким грешкам.

Я расплатился за это на следующее же утро, приехав к Пембрук-Холлу еле живым и со слипающимися глазами. Мою же спутницу встряска, которую она заставила меня ей устроить, похоже, ничуть не утомила. Весельчак сердечно нас приветствовал, а Дансигер окинула одним долгим взглядом. Потом она оттянула меня в сторону и спросила:

— Итак, кто кого пытался заставить опоздать на работу? Чуть позже мы встретились со «стариками», которые дали

нам на подкуп семейства Роев кредит в тридцать миллиардов.

— Это в шесть раз больше суммы, которую, по нашим подсчетам, он мог бы заработать своим ремеслом, — сказал Мак-Фили. Глаза у него покраснели, волосы спутались и обвисли сальными прядями. Он провел всю ночь в бухгалтерии. — При условии, что ему бы крупно везло, и он вкалывал бы без передыху, пока не свалился бы замертво в возрасте ста одного года.

Хонникер из Расчетного отдела прихватила с собой ноутбук, подключенный к микроспутнику, чтобы можно было перевести деньги немедленно. Левин напутствовал нас еще парой ценных указаний и речью, из которой явствовало, что судьба всего мира рекламы покоится исключительно на наших плечах, а потом выпроводил из кабинета.

Когда мы спустились в вестибюль, нас перехватил Весельчак.

— Мистер Боддеккер! Вы только поглядите! Какие-то типы прикатили сюда вот это и сказали, что, мол, для вас! — Он схватил меня за руку и, бешено жестикулируя, поволок к двери. — Только поглядите!

Это оказался лимузин — самый настоящий, здоровенная махина, какие видишь в старых фильмах.

— Ты уверен? — спросил я Весельчака.

Он закивал так, будто у него вот-вот отвалится голова. Я глянул на Хонникер.

— Ты знала?

Она покачала головой.

Я поблагодарил Весельчака, взял Хонникер из Расчетного за руку и спустился с тротуара. Водитель вылез из машины.

— Вы Боддеккер из Пембрук-Холла?

— Это он, — сказала Хонникер.

Водитель вытащил из нагрудного кармана слейт и внимательно изучил его.

— Тогда я приехал за вами.

— По чьему распоряжению?

— Какой-то тип по фамилии Левин? — Он словно бы спрашивал.

— Тогда, полагаю, и впрямь за нами.

Я взялся за ручку двери, но водитель обошел вокруг машины и придерживал дверцу, пока мы садились. Внутри машина оказалась просто огромной. Два мягких сиденья напротив друг друга. Столик между ними исполнял еще функции холодильника и мини-бара, а в потолок было вмонтировано несколько видеоэкранов.

Водитель уселся за руль и оглянулся на нас.

— Ехать будем неходко, — предупредил он. — Это один из допотопных монстров на топливе внутреннего сгорания, весом в несколько тонн. Потом-то его перевели на электричество, но с таким весом любой рикша его в два счета обставит.

— Ничего страшного, — заверила Хонникер из Расчетного отдела.

Он пожал плечами.

— Приятной поездки.

Водитель повернулся к рулю, стеклянная перегородка поднялась, отделяя салон, и я ощутил дрожь заработавшего мотора.

— А нам это нужно? — спросил я у Хонникер. — Разве нам стоит появляться с видом денежных воротил?

— Насколько я знаю Левина, он думает, на них произведет впечатление, что мы послали к ним на переговоры важных персон в настоящем лимузине. Полагаю, он считает, они будут ослеплены.

— Они же ветераны шоу-бизнеса, — напомнил я. — С какой стати им преисполняться пиетета перед лимузином?

— Деньги тоже могу ослепить, — ответила она, и глаза ее засияли. Хонникер провела ладонью по мягкой обивке сиденья. — Тут места — хоть ложись.

Не могу объяснить, откуда я знал, что она так и скажет. Однако же знал. И покачал головой.

— Погоди. Нам захочется отпраздновать на обратном пути.

— Да. — Еще одна улыбка. — Хорошая идея. Очень хорошая. Родители Ранча Ле Роя жили на Лонг-Айленде, в доме,

что они купили после окончания проката «Малыша Нарко». Собственно, они успели убраться из Калифорнии за месяц до землетрясения, сделавшего дружка моей матери богатым человеком.