Джо Фауст - Демоны Боддеккера

До сих пор Левин глядел мне прямо в глаза, но тут отвел взгляд к окну.

— Понимаю, к чему ты это, Боддеккер. Да, тут может возникнуть проблема. В смысле, съесть-то легко, но вдруг он дойдет до решающего момента и не сможет выполнить ритуал оскопления?

— Именно.

Ладони у меня были мокры от пота. Я попытался словно невзначай вытереть их о брюки.

— Это может обернуться катастрофой. — Да.

— Угрохать столько денег на раскрутку нового Дьявола, чтобы потом его отбросили за непригодность. В самом деле! Такого нельзя допускать!

— Никак нельзя.

Я облегченно выдохнул. Кажется, сейчас все уладится.

— Так. Пускай мистер Замза сначала пройдет это уличное барбекю, а потом мы объявим, что он заменяет мистера Сви-шера на посту четвертого Дьявола.

— ЧТО?

— Ну да, понимаю, для компании это представляет определенные неудобства. К тому же потребуются лишние расходы на то, чтобы сохранить тайну, пока все не образуется. Зато по большому счету избавит нас от пятен на репутации. А если окажется, что мистер Замза не в состоянии осуществить требуемую операцию, быстренько выдвинем одного из запасных кандидатов. Например, ту даровитую барышню. Ничуть не сомневаюсь, она-то и глазом не моргнет. Отчикает, зажарит и дело с концом. Может, это и впрямь неплохая идея — чтобы четвертым Дьяволом была девушка. По-моему, мальчикам требуется толика женской заботы.

Меня снова бросило в пот, да с такой силой, что я начал дрожать. Колени подкашивались. Из меня словно вытянули все силы.

— Мистер Левин, не думаю…

— Нет-нет. Конечно, ты прав. Мы уже заключили договор с мистером Замзой, вот его и будем придерживаться. И я рад, что тебе хватает уверенности, чтобы свободно высказывать свое мнение. Понимаешь, Боддеккер, с творческими личностями в этом плане просто беда. Идеи, идеи, идеи — здесь им равных нет. А вот как доходит до практической стороны вопроса: как что делается, да откуда что берется, тут-то они и пасуют. Как будто живут в другом мире, мире собственной фантазии. И при этом хотят, чтобы все делалось только как они скажут. А попробуешь противоречить — пропускают мимо ушей.

— Мистер Левин…

— Но ты не такой, Боддеккер. И за это я тебе глубоко благодарен. Благодарен, потому что порой так и вижу вывеску на нашем здании: «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин, Харрис, Финней, Спеннер и Боддеккер». И это меня утешает. Утешает потому, что я вижу в тебе человека проницательного и дальновидного, который встречает будущее с ясной головой и распростертыми объятиями. Я глубоко ценю в людях подобное качество и, видя его в тебе, льщу себя надеждой, что компания попадет в хорошие руки.

— Не думаю…

— Ты нужен нам, Боддеккер. Нужен здесь. Предстоят нелегкие времена. Теперь не то, что в дни, когда я начинал — тогда надо было всего лишь придерживаться стандарта. Правда, Пембрук и Холл переворачивали стандарты, когда это могло привести к лучшим результатам. И все же они имели дело с разрозненным, разделенным миром. С миром, который не знал, как тратить деньги. С миром, который сам не понимал, чего хочет, пока ему не попадалось это на глаза. И мы — под «мы» я имею в виду Пембрук-Холл — оказались теми, кто смог как следует встряхнуть этот мир. Мы вышли из тех сумасшедших времен. Это мы, наше поколение, отказалось от завтрака и научило весь мир отказываться от него — или заменять готовым товаром. Это мы заменили яичницу с беконом специальными батончиками с повышенным содержанием белка, молочными смесями и едой, которую готовили для космонавтов, но не ели на Земле.

Плечи у меня поникли, руки бессильно упали вдоль боков. Интересно, вяло размышлял я, что могло бы сбить старика с наезженной колеи — крики «Пожар!», «Снайпер!» или «Джихад!»?

— А потом мы научили людей хотеть. Но не просто хотеть то, что мы продавали — этого было недостаточно. За многие годы мы научили их хотеть то, чего у нас нет — и так сумели продержаться на плаву в черные времена, наставшие в начале века. Мы научили их хотеть вещи, которых не существует — научили просить о вещах, которых обычными путями не получить, — так что нам пришлось их выдумывать. Мы создали бум для инвесторов и предпринимателей — и, силы небесные, нашлись тысячи и тысячи тех, кто не смог выдержать новые требования. Но это сделали мы, Пембрук-Холл, и все рекламное сообщество. Мы научили мир мечтать о вещах, которых в нем нет и которые ему абсолютно не нужны. Мы научили мир мечтать о розовато-лиловом Пикассо. И тем самым мы поддержали мировую экономику, помогли ей продержаться на плаву и достичь нынешнего процветания. Это было чудо, Боддеккер, самое настоящее чудо, но никто не осознает этого и не восхваляет нас. Никто не ценит нас по заслугам.

Левин покачал головой и поднялся.

— Вот это и плохо в современном мире. Он не ценит того, что получил, те чудеса, которые мы ему подарили. Всегда находится какое-нибудь усовершенствование, что может работать лучше или быстрее того, что есть. Ничто не вечно, все появляется и через несколько секунд исчезает.

Я уже не думал, как прервать этот поток сознания. Повинуясь шальному импульсу, я обшаривал глазами стол Левина, подыскивая, чем бы размозжить ему голову.

— Мир прогнил насквозь, Боддеккер. А ты не знал? Он прогнил, потому что теперь ему ничем не угодишь. Все ему недостаточно хорошо. Ему всего недостаточно. Даже сама жизнь — и та нехороша, потому что могла бы идти быстрее и лучше. А уж коли твой сосед обзавелся новой печенью, ты должен из кожи вылезти, но и сам ее раздобыть. Потому что нельзя же, чтобы сосед пережил тебя… А если кто-то явно будет жить дольше и лучше — ну, тебе ничего не остается, кроме как впасть в ярость и написать какую-нибудь гадость, чтоб и ему хреново стало. Только поосторожнее — потому что этот счастливчик тогда может в следующий раз пересадить себе твою печень.

И что стало с чувством локтя? Что стало с инстинктом, который сплачивает соседей, а не озлобляет их друг против друга? Почему мы поклоняемся не богам, а наркотикам или эстрадным певцам? Почему никто не хочет быть самим собой, а все стремятся стать певцами или еще кем-то, кем они вовсе не являются?

На глаза мне попался ноутбук Левина, после чего рука дернулась сама собой. Я сжал кулак, чтобы сдержаться. Пот разъедал глаза. Переобщался я с Дьяволами, вот в чем беда.

— Мы утратили умение сопереживать, соучаствовать в чужой судьбе. У нас теперь полно специальных спреев для интимных мест — чтобы избежать каких бы то ни было обязательств и не дать адвокатам в залах суда сожрать наши яйца. И у нас есть механические заменители секса, которые превратили мастурбацию, освященную веками традицию, в нелепый пережиток. Когда все это кончится? Мы учим наших детей смеяться над слабостями и боготворим тех, для кого слава — лишь мимолетный эпизод. Когда все это кончится, Боддеккер? Когда все это кончится?