Стив Айлетт - Токсикология (Toxicology)

К счастью, мы как раз остановились во дворе больницы – и ещё на счету счастья то, что полицейский видел этот удар зомби. Гувер урычал вдаль, а офицер припарковал мотоцикл и вспенился отваром гнева.

– Не переживайте, сэр, я записал номер, – уверил он меня, а я предположил, что пора позаботиться о собственном побеге, иначе я рискую носить эту нелепую бабочку и штаны до конца дней своих.

– Не беспокойтесь, офицер, – объявил я, сжимая собственный нос. – Я не буду выдвигать обвинение.

– Имя?

– Хм. Хм, Фибиан. Дядя Фибиан. Вот так, мистер Фибиан. И сроду не чувствовал себя лучше.

– И вы знаете человека, который вас ударил?

– А да, это мой племянник, Келтеган. Выдающийся талант, но чересчур легко впадает в ярость.

Офицер поднял брови.

– Вот как?

Но я уже получил преимущество – благодаря сердечности. Если бы не моё вежливое и на самом деле приветливое поведение во время этого обмена фразами, офицера не охватило бы удивление, когда я содрал его несуразную каску и воспользовался ею, чтобы вырубить его. Он бы ожидал чего-то подобного.

И дальше – дело техники – засунуть болвана в собственную коляску, так похожую на каску, что я разразился хохотом, уезжая прочь.

– Я взял на себя смелость накрыть констебля одеялом, пропитанным хлороформом, сэр, – сказал мне Гувер, когда я закончил переодеваться в костюм нормального человека. – Мёртвый джентльмен в кладовой. Я советую вам определиться с планом действий до завершения дня – его лицо уже стало бутылочно-синим.

Я подорвался в клуб, чтобы сдуть прочь все хитросплетения. Там чудили обычные приколы – всякое там топтание улиток. Я робко подкрался к Джемми Доджеру у стойки и спросил его, как начать испытывать угрызения совести. Он признался, что в первый раз слышит это выражение. Я поблагодарил его и смешался с толпой.

Уковылял прочь и добрёл до церкви. Признался во всём священнику, который упрямо оставался непоколебимо-божественным, невзирая на мой рассказ. В итоге – только время потерял.

– Бесполезно, Гувес, – крикнул я, возвращаясь в своё жильё. – Мои планы гибнут, как соня, которую навскидку выцелил помещик. Что поделаешь.

– Ну и ну, сэр, – ответил Гувер, игнорируя уши спаниеля. – Самые адекватные планы.

– Но если совсем честно, – сказал я, прихлёбывая из стакана, – ты тоже поджал хвост.

– Когда прекрасный лик угрозы встанет пред тобой, безумец бросится вперёд, мудрец спешит долой.

– Эти утконосые банальности весьма поучительны, Гувес, – но между тем в наших дрожащих руках есть мертвец – одна штука и спящий констебль – одна штука. Настал момент серьёзно поболтать. Нельзя, чтобы это свиное ухо подвесили у меня над головой, как альбатроса. Скандал встанет нам в фантастическую сумму. И тогда придётся завернуться в шарф и продавать жареные орехи.

– Есть ещё вопрос смерти через повешение, сэр.

– А что, Фибиану ещё недостаточно?

– Я имел в виду вас, сэр, привязанного к виселице во имя излечения от убийства.

– Убийство? Но ведь у меня отсутствует стержневой злой умысел. Простой недогляд.

– Недогляд, совпавший с недосердцебиением и недодыханием у вашего дяди.

– О, какой-нибудь безукоризненный старпёр поручится за меня. Кто там говорил, что великие истины жизни – это воск, из которого мы лепим разные фигуры?

– Безумный Шляпник, сэр?

Я начал хохотать, но натолкнулся за зловещий взгляд Гувера.

– О, ладно, Гувес, давай свой план – я весь внимание. Ни одно осознанное слово не сорвётся с моих губ. Тебе принадлежит моё безраздельное внимание.

– Благодарю вас, сэр. Итак, в течение его нескольких визитов от моего внимания не ускользнуло, что рассудок мистера Фибиана находится не там, где ему положено.

– Он тыкал пальцем в Цезаря, старый волк. Однажды застрелил сардину на официальном обеде, потом отбросил пистолет и с рыданиями бухнулся на колени рядом с телом. Каждая матросочка на суше знала, что он псих.

– В самом деле, сэр?

– Тем и был известен. Серьёзность поведения – единственное, что ему мешало.

– Ещё раз нарушение паче соблюдения, сэр, – серьёзность поведения констебля равноценно замогильная?

Смысл его слов манил, как испаряющийся джин. Но идея, выпадающая из свиноваляния его логики, была ослепительна.

Той же ночью я отмотоциклил Фибиана в доки и, подперев его в трудном положении, послал без преамбулы в реку. Ни один свидетель в этом сомнительном месте не стал бы тратить силы на то, чтобы поднять веки, потому что мы одели Фибиана в униформу констебля. На следующее утро я одел констебля в одежду Фибиана и, пока он ещё ничего не соображал, сдал его в дурдом. Они только взглянули на бабочку и забрали его из моих рук.

Раньше, чем я смог бы сказать “Блаватская”, раздутое тело выкатилось на отдалённое побережье, и я вытерпел месяцы шторогрызного беспокойства, пока шло расследование – но, наконец, какой-то головорез под опекой полиции попытался сколотить свой честно отработанный приговор, разболтав о весёлом зрелище, свидетелем которого стал в доках. Полиция налетела на его слова, как на маразматическую бабку.

Естественно, тот факт, что в доках я был одет в известное облачение Фибиана, привёл их по следу в дурдом, и теперь уже неподдельно невменяемого полицейского констебля, орущего про невидимых змей, повесили раньше, чем он осознал, кто он и за что. Конец удовлетворил и полицию, и злодея – если последний термин можно применить ко мне, к которому обратились как к заслуживающему доверия джентльмену, чтобы подтвердить личность моего дяди в дурдоме. Разве могли ребята в синем ошибаться в таком вопросе?

– Конец ещё одной главы, а, Гувес? – крикнул я, откинувшись на диване.

– Самой последней для некоторых особ, сэр.

– Ладно тебе, старина, не будь таким торжественным. Бывают вещи и похуже, чем повешение.

– Например, сэр?

– Повешение в опере. Ха-ха-ха. Там – это наверняка. А теперь кинь-ка мне газету, старый волк. В ней статья про покойного.

– Сроду не думал, что найду вот так контуры в жалобе.

– Ужасно адская штука.

– Ага, Генри, ну наконец-то. Передвижной обезьянник пролетел через

ленту ограды и стремительно развернулся. Шеф Генри Блинк толчком распахнул дверь – батон сигары посреди одутловатого лица – и выкатился наружу, вдыхая ночной воздух.

– Я уже чую вкус этого ареста. Выстрел в движок? – Он нахмурился на фейерверк вспышек стада журналистов.

– Генри, – сказал энергично Майор, – ты знаешь Джека.

– Прорыв границы, зырьте сюда – Майор, Гарпун Спектр и Шеф Терминала в пыльнике!

– О, сомневаюсь, что мистер Кома потребует правосудия, – сказал Майор с нервной улыбкой.

– Готов спорить на твою шоколадную жизнь, что не потребует. – Блинк неуклюже протопал мимо трёх мужчин и осмотрел тело, чей третий глаз был распахнут, как люк после взрыва газа. – Охранник, однако. Есть улики?