Уилл Айткен - Наглядные пособия (Realia)

Тем временем крепкие парни в спортивных куртках расхаживают вокруг, бормоча в «уоки-токи». Чуть в стороне – стайка девочек-подростков, от которых за версту несет провинцией: юбки слишком длинные и обвисают, точно сшитые вручную, волосы не столько подстриженные, сколько отпущенные. Они терпеливо ждут, чуть покачиваясь из стороны в сторону, в руках – завернутые в целлофан букеты. По всей видимости, первые ряды фэн-клуба Оро – в преддверии ночи, посвященной созерцанию божества. С полдюжины мальчиков обступили рояль, притиснутый к брандмауэру в глубине сцены. Один наяривает на аккордах: «Это не был ты», еще один декламирует слова негромким, обыденным тоном. Вряд ли они сильно старше девочек из фэн-клуба, но эти ребята наводят на мысль о Токио – деньги, привилегии, искушенность. Все одеты одинаково – в мешковатые габардиновые брюки и безукоризненно чистые парадные белые рубашки большого размера, миниатюрные ноги – в луковицеобразных черных муль-тяшных туфлях; никого вокруг, кроме себя, не видят. И неудивительно. Никто больше не обладает их чужеродной, неприкосновенной красотой и обескураживающим лоском, их ухоженными волосами, спадающими на один глаз, точно запятая, их отполированными, налакированными ноготочками, что раздирают дымный воздух.

Справа выныривает клин ребят в длинных бежевых полушинелях и направляется прямиком к нам с Гермико, расшвыривая девиц в льняных костюмах и деревенщин неумытых. Полушинели расступаются – за ними стоит Оро, в джинсах, футболке и темно-синем блейзере; блейзер драпирует его настолько идеально, что никаким иным, кроме как кашемировым, просто быть не может.

– Гермико-сан. – Он кланяется – так, что торс его на мгновение застывает параллельно полу – и вновь выпрямляется, широко усмехаясь.

Гермико кланяется точно так же низко, выпрямляется, набирает побольше воздуху, снова кланяется, на сей раз в моем направлении.

– Моя подруга Луиза, – говорит она.

Он поворачивается ко мне, запрокидывает голову, чтобы разглядеть меня как следует. Боже правый, да в парне два фута росту!

Небольшое преувеличение. Кабы мои титьки были полкой – что полностью исключается, учитывая силу тяжести, – Оро вполне мог бы опереться о них своим безупречным подбородком.

– Привет, Луиза. – Он сжимает мою здоровенную лапищу обеими своими миниатюрными ручками. – Я так ужасно рад с тобой познакомиться. – Точно ребенок, глядящий вверх на абсурдно высокое дерево, он не знает, рассмеяться ли или начать на меня карабкаться.

Самый габаритный из парней в полушинелях выступает вперед, склоняется и рычит что-то в крохотное золотое ушко Оро.

Оро оборачивается к нам.

– Поедем ужинать? Мы с Гермико киваем.

– Мы поедем во второй машине. – Появившиеся слева с полдюжины серых полушинелей подталкивают Оро к пожарному выходу, вот только Оро стоит перед нами, не трогаясь с места, в окружении полудюжины бежевых полушинелей.

Гермико со смехом хлопает в ладоши.

– Кагемуша*, – восклицает она.

– Хай, – усмехается Оро. – Кагемуша**. – Двери пожарного выхода распахиваются, и серые полушинели запихивают второго Оро в огромный серебристый «даймлер».

* «Воин-тень» (яп.), т.е. двойник какой-то важной персоны. ** Здравствуй, воин-тень (яп.).

– Воин-тень, – поясняет мне Гермико. – Дублер Оро. Древняя японская традиция.

Самая габаритная бежевая полушинель шепчет что-то Оро на ухо.

– Надо ехать по-быстрому, как рыба в воде, – говорит Оро.

Шесть бежевых полушинелей, Оро, Гермико и я с грохотом скатываемся по винтовой лестнице, мчимся по шлакобетонным коридорам, освещенным через равные интервалы тусклыми фиолетовыми лампами. Никто не произносит ни слова. Достигаем грузового лифта с дверями, что, раздвигаясь, уходят в пол и потолок, точно гигантские стальные челюсти. Лифт довозит нас до уровня многоярусной парковки. Темно-синий седан «мазерати» с визгом притормаживает рядом с нами, пассажирская дверь со щелчком распахивается. Гермико уже забирается было внутрь, но один из парней в полушинелях взрыкивает на нее.

– Подожди второй машины, – говорит Оро. – Мы поедем во второй и не иначе.

Дверь закрывается, «мазерати» отъезжает.

Появляется еще один седан, двойник первого, на «хвосте» у него два микроавтобуса и «линкольн». Мы с Гермико забираемся на заднее сиденье второго «мазерати». Оро усаживается впереди.

Шофер в белых перчатках направляет визжащую машину вниз по витому пандусу и выныривает в ночь. Светофоры, по всей видимости, для супер-дупер японской звезды не указ. А может, Оро и его личный шофер просто плевать на них хотели. Нас с Гермико швыряет туда-сюда; на поворотах седан аж на два колеса встает. Гермико с Оро взахлеб болтают на японском, через каждые несколько фраз или около того переключаясь на английский – но не ради меня. Скорее это свойственно их стилю, их пофигистич-ной невозмутимости космополитов.

– Ты хорошо сегодня сыграл, – роняет Гермико, когда нас сталкивает вместе: это шофер вильнул в сторону, объезжая группу девиц в красных куртках, что роем проносятся мимо на раззолоченных мотороллерах, ослепляя кармазинными задними фонарями.

Оро говорит что-то, чего я не улавливаю. Оба смеются.

– То-то я удивилась, когда ты заиграл на моей черепахе, – говорит Гермико.

– Понимаешь, – объясняет Оро, – я весь дом обыскал, вот не нахожу черепахи, и все тут. А потом просыпаюсь однажды утром – а она стоит в уголке. Я так обрадовался. «Добро пожаловать домой, Черепаха», – говорю. – Похоже, заметил, что я недоуменно рот разинула. – Мне эту черепаху Гермико подарила, когда мы были совсем детьми.

Смотрит на меня так, словно ждет осмысленного ответа. Мне полагается плясать от счастья по поводу того, что он отыскал-таки свою гребаную черепаху?

– Ну, музыкальный инструмент, на котором он сегодня играл. Я сама его сделала, специально для Оро.

– Настоящий панцирь морской черепахи. Когда Гермико мне его подарила, на нем было только семь струн. Я добавил еще две – для гармонии, – поясняет Оро.

– А как ты эту штуку называешь? Оро изумленно смотрит на меня.

– Черепаха. Я называю ее Черепаха. Ну, еще бы.

Тормозим у подножия высотной башни, что выглядит одновременно внушительной и построенной на скорую руку: она мерцает, точно мрамор, облепленный липучим целлофаном. Машина медленно ползет вниз по бетонному пандусу – и вот мы снова на многоярусной парковке. Оро вводит нас с Гермико в тесный лифт.

Лифт поднимается – и мы выходим в небольшой сад-оранжерею. За узким каменным мостом – ресторан, сзади огражденный выгнутой стеной стекла. Женщина в кимоно поспешает нам навстречу и, тараторя и кланяясь, ведет нас не в глубину помещения, откуда пришла, а по периметру сада. Рядом с каменным фонарем она раздвигает тканевую ширму из волокна рами – там за длинным лакированным столом расселись девицы в полотняных костюмах, лощеные мальчики в белых рубашках, парочка захребетниц из фэн-клуба в свалявшихся шерстяных кофтах, наброшенных на плечи, дабы защититься от губительного кондиционера, и группа мужчин средних лет в темных деловых костюмах. Едва мы вышагиваем из обуви и ступаем на татами, все они разражаются аплодисментами. Еще одно полотно выгнутого стекла обеспечивает нам невыразительный вид на ночную Осаку и освещенные краны гавани за нею.