Терри Сазерн - Кэнди

Но оказалось, что это палата. Там стояла кровать с развороченной постелью, а пациент по какой-то неясной причине сидел на корточках на полу.

Вернее, не пациент, а пациентка, и не сидел, а сидела. Это была старуха, лет, наверное, под восемьдесят, в белой ночнушке и с очень длинными седыми волосами.

— Уходи! — проскрипела она, когда Кэнди открыла дверь.

— Ой, — воскликнула Кэнди, — прошу прощения, — и аккуратно закрыла дверь, стараясь, чтобы она не хлопнула.

После этого она стала уже осторожнее, но все-таки остановилась у двери с медной табличкой ОСФРЕЗИОЛАГНИЯ [2] Состояние психики, при котором человек способен испытывать сексуальное возбуждение от определенных запахов. . Изнутри доносился стук пишущей машинки. Кэнди робко постучала. Стук машинки затих, и хорошо поставленный мужской голос сказал:

— Входите.

Кэнди вошла и увидела смуглого молодого мужчину, который сидел за столом перед пишущей машинкой. Это был настоящий красавец. Но больше всего девочку поразили его глаза: черные-черные и такие глубокие… Она в жизни не видела таких чувствительных, умных и проникновенных глаз. Да, глаза у него потрясающие. И нос — тонкий, с легкой аристократической горбинкой.

У Кэнди ёкнуло сердце, в этот первый миг их первой встречи, и она еще успела подумать: «Может быть, это мгновение я буду потом вспоминать всю жизнь», — а потом молодой человек за столом откашлялся, слегка подался вперед, положив обе руки на машинку — это был очень изящный, почти защищающий жест, — и проговорил звучным голосом:

— Вы пришли мастурбировать?

— Прошу прощения? — опешила Кэнди. Хотя, наверное, она просто ослышалась.

Молодой человек поднял руку, сжатую в кулак, и выразительно ей потряс, однако с таким равнодушным видом, что этот жест — в общем-то, неприличный и даже вульгарный, — показался вполне абстрактным и вовсе не оскорбительным.

— Ну, вы понимаете… онанизм… самоудовлетворение, — объяснил он.

— Ой, нет! — смущенно воскликнула Кэнди. — Я не знаю, зачем я сюда зашла… но уж точно не ради этого!

— Вы сейчас так характерно сказали, «этого»… как будто, по вашему мнению, это что-то плохое, — сказал молодой человек, и его глаза вызывающе заблестели.

— Нет, я… я просто сказала… я вовсе не собиралась что-то там осуждать, — пролепетала она, покраснев.

— Понятно, — холодно проговорил молодой человек.

— Но разве оно не вредно для здоровья? То есть, я слышала, что мастурбация плохо влияет на цвет лица, или нет?

Молодой человек смотрел на нее беспристрастным взглядом ученого и молчал.

Она и сама поняла, что сморозила глупость, и теперь лихорадочно соображала, пытаясь придумать, как это исправить. Но в голову лезли только очередные глупости. Пару секунд она просто стояла, вся красная и смущенная, и хотела лишь одного: провалиться сквозь землю, — а потом, не выдержав напряжения, развернулась и пулей вылетела за дверь. И налетела на медсестру, что как раз проходила по коридору.

Медсестра — маленькая и пухленькая брюнетка — отступила на шаг и сжала кулак, приготовившись дать Кэнди в челюсть. (Если ты работаешь в больнице, надо быть готовой ко всему; а всякий, кто вылетает из этой двери с выпученными глазами, это уж точно потенциальный псих.)

Кэнди вежливо извинилась и спросила у медсестры, где тут административный офис.

— Уж конечно, не здесь, — настороженно проговорила медсестра, указывая на дверь, из которой вылетела Кэнди. (Она все еще опасалась, что Кэнди — это какая-нибудь буйно помешанная маньячка, скажем, эротоманка анального склада.)

— Да, — сухо ответила Кэнди. — Это я уже поняла… Но тогда чей это кабинет? То есть, там был молодой человек, который…

— Доктор Ирвинг Кранкейт, — оборвала ее медсестра.

— Доктор Ирвинг Кранкейт, — мечтательно повторила Кэнди. — И он…?

— Он наш штатный психиатр.

— Да, понимаю! Просто мне интересно… потому что он говорил такое… но если он психиатр, тогда все понятно…

Медсестра сочувственно кивнула, а потом вдруг схватила Кэнди за локоть и оттащила ее на пару шагов от двери.

— Теории доктора Кранкейта, они, мягко скажем, нетрадиционны, — сообщила она, заговорщески понизив голос. — Очень нетрадиционны.

— Да?

Медсестра перешла на шепот, как будто боялась, что кто-то может подслушать эту страшную тайну:

— Да, он считает, что единственный способ исправить все психические расстройства и разом решить все мировые проблемы, это… — она умолкла, неуверенно глядя на Кэнди.

— Это…? — Кэнди и вправду было интересно.

— …ну, вы, наверное, знаете его книгу.

— Боюсь, что нет.

— Она называется… «Всем мастурбировать!» — последние два слова медсестра произнесла чуть ли не одними губами и выразительно посмотрела на Кэнди, втянув щеки.

— И вправду нетрадиционный подход, — заметила Кэнди.

— Он утверждает, что нормальные сексуальные отношения, — продолжала медсестра, — приводят к психозам и умственному расстройству, а его способ — это гарантия душевного равновесия. И он остановит войну!

Кэнди вспомнилось серьезное лицо молодого доктора и очевидная искренность в его темных умоляющих глазах… Да, он был искренним… И глубоко преданным своему делу… И еще — таким милым и славным…

— Ну, — задумчиво проговорила она, — может быть, миру и нужно какое-нибудь потрясение, какая-нибудь новая, ошеломительная идея, чтобы люди перестали воевать друг с другом.

— Может быть, — пожала плечами медсестра, потом развернулась и пошла прочь. — Регистратура вон там, — проговорила она на ходу. — До конца коридора, потом направо. — Она указала в том направлении, откуда пришла сама.

Кэнди пошла туда и оказалась в приемной для посетителей и «амбулаторных больных».

Когда Кэнди вошла, немногочисленные посетители, дожидавшиеся в приемной, разом опустили свои журналы-газеты — это те, кто читал, а те, кто беседовали в полголоса, прервали беседу, — и уставились на нее. Кэнди немного смутилась, прошла прямо к стойке регистратуры и показала женщине за стойкой телеграмму, полученную сегодня. Женщина была миниатюрной, похожей на птичку, и звали ее миссис Приппет — так было написано на табличке на стойке.

— Садитесь, — сказала она. Она едва взглянула на телеграмму, зато очень пристально изучила Кэнди, как будто в этой красивой молоденькой девочке было что-то донельзя любопытное.

Кэнди замялась в нерешительность.

— Ее принесли сегодня. Утром, — сказала она, указав на телеграмму. Она умолкла, и миссис Приппет и посетители в приемной выжидающе уставились на нее. — Я подумала, может быть, вы мне подскажите… — она умолкла на полуслове. Все, кто был в приемной, очень внимательно ее слушали, и это как-то смущало — а особенно ее смущала миссис Приппет, которая смотрела на нее с напряженным, страдальческим выражением, как будто Кэнди обращалась к ней на ломаном английском, и та силилась ее понять.