Джон Кей - Цирк мертвецов

Другая Элис улыбнулась воспоминанию, её улыбка была печальной, и ни она, ни Джин не произнесли больше ни слова, пока не доехали до Сансета. Когда машина стояла на светофоре, не глядя ей в глаза, Джин спросил:

— А ты когда-нибудь ещё была там?

— Где?

— В доме на холме, на Сьело-Драйв.

— Нет, — ответила Элис. — Не была. Я больше никогда там не была.

Они ехали на восток по Сансету в густом потоке машин, Другая Элис вспомнила, как она в первый раз очутилась в Лос-Анджелесе летом 1965 года, тогда все ребята были неотразимо обаятельны, и повсюду царило оживление. Она рассказала Джину об Арчи, басисте Billy J. Kramer and the Dakotas [149] Billy J. Kramer and the Dakotas — успешно выступали на британской эстраде еще до «Битлз», потом ими занялся Брайан Эп-стайн, писались они у Джорджа Мартина на EMI, а Маккартни написал для них «Do You Want to Know A Secret» и «Bad to Me». После 1965-го Billy J. Kramer выступал сольно. и о тех трёх днях, которые они прожили в отеле «Континентал Хайатт».

— Там жили все городские музыканты, и все они были пьяны или обдолбаны. Было клёво. И куча групп из, — рассказывала Другая Элис. — И девушки там были куда более стройные и симпатичные, чем я. Но я знала, что нравится ребятам, и давала им это.

Джин рассказал, как год патрулировал Сансет Стрип, он тогда только начал работать в полиции, а его напарником был Эдди Корнелл. Еще он рассказал ей, что Эдди был просто неспособен на доброту — он ненавидел хиппи и пол-смены носился по Голливуду, распугивая детей цветов. Если он находил у какой-нибудь девчонки в рюкзаке дозу, он запихивал её в полицейскую машину и угрожал арестом. Другая Элис с отвращением улыбнулась:

— А если они сосали его член, он отпускал их, да?

— Ну да.

— Тогда он получил по заслугам.

— Ну да, — сказал Джин и затянулся. — Похороны в понедельник.

— Ты пойдёшь?

Джин пожал плечами и неуверенно ответил:

— Не знаю.

Когда Джин свернул направо на Винную улицу и остановился рядом с автобусной станцией Грейхаунд, Другая Элис что-то искала в сумке. Около входа стоял маленький изящный чернокожий мужчина с тонкими, как карандаш, усиками, а в глазах его светилась какая-то гипнотическая уверенность. Рядом с ним на асфальте стояла сумка из искусственной кожи, забитая бумагами, а рядом с ней — видавший виды проигрыватель, из которого доносились звуки джазового диксиленда.

Другая Элис достала маленький серебряный ключик.

— Это ключ от номера двести двенадцать. Хочешь, я пойду с тобой?

— Я справлюсь, — ответил Джин.

— Точно? — Джин кивнул, и Другая Элис медленно опустила ключ в его раскрытую ладонь. — Поторопись.

Джин вылез и пошёл по направлению к автобусной остановке. Услышав звонок таксофона возле строения, он замедлил шаг. Полная женщина, лицо которой светилось безумной надеждой, выбежала наружу и на третий гудок схватила трубку.

— Ну, где ты? — закричала она, но, увидев Джина, стала говорить почти шёпотом: — Я тебя весь день прождала.

Чернокожий улыбнулся Джину, Джин улыбнулся ему в ответ. Чернокожий сказал:

— Я рад, потому что еду домой. А ты чего улыбаешься, приятель?

Джин ответил:

— Не знаю. Ты улыбнулся — я улыбнулся.

— Улыбка это хорошо. Значит, ты счастлив. Удовольствия… я очень их люблю, удовольствия. Поесть, поспать, заняться сексом с хорошей женщиной, вот оно — удовольствие, — сказал маленький чернокожий человек, его улыбка стала ещё шире, он принялся притоптывать ногой в такт музыке. — Тебе нравится джазовый диксиленд, приятель?

Джин оглянулся. Другая Элис смотрел на него сквозь переднее стекло.

— Мне нравится вся музыка, — ответил Джин и пошёл дальше. — Было приятно поговорить с тобой.

Чернокожий человек усмехнулся:

— Это не мы говорили, это я говорил. А ты слушал.

— Ну ладно, тогда было приятно послушать тебя.

— А теперь — радость, — ответил чернокожий мужчина и важно поглядел на Джина. — Это не то же самое, что счастье и веселье. Радость — это абсолютно другое. Радость это дар. Это то, что ты чувствуешь, когда делаешь рискованные кульбиты.

Перед Джином раскрылись двери автобуса, он ждал продолжения. К тому времени полная женщина уже закончила разговор и стояла с трубкой в руках, прислушивалась к их разговору.

Она спросила:

— А если вы слишком полны, чтобы делать перевороты?

— Вам совершенно не обязательно делать их, — ответил чернокожий мужчина. — Просто представьте, что вы их делаете.

— Джин? — озадаченно окликнула его Элис из машины. — Что происходит?

Джин обернулся. На его лице, наполовину освещенном уличными фонарями, застыло смущение и непонимание.

— Ничего. Ничего не происходит.

— Радость состоит из трёх компонентов, — продолжал чернокожий, теперь в его голосе звучала настоящая страсть. — Смех. Благодарность. Честность. Если в вашей жизни будут присутствовать эти три компонента, или, как я их называю — божественное триединство, то ручаюсь вам, что радость будет с вами.

— Честность. Благодарность. Смех. Мне это нравится, — произнесла женщина. — Пожалуй, я запишу это.

— А ты? — обратился чернокожий к Джину. — Хочешь, чтобы в твоей жизни появилась радость?

Джин не ответил. Полная женщина положила гудящую трубку на рычаг и посмотрела ему в глаза:

— Эй, мистер, он к тебе обращается.

Джин не двигался, он вспомнил о чём-то. Откуда-то из глубины всплыло воспоминание.

Он вспомнил, как Элис в начале июня уезжала в аэропорт. В предрассветный час он стоял на крыльце, а она махала ему рукой.

— Я позвоню, когда прилечу. — Она смотрела прямо, без всякого предчувствия.

— Удачного перелёта, любимая.

— Спасибо.

— Я буду скучать по тебе, — сказал он.

— Я знаю. Я тоже буду скучать по тебе.

Через минуту её красная «Хонда» с откидным верхом выехала на дорогу, и свет задних фар навсегда исчез в темноте бесконечности.

Джин обернулся и посмотрел на женщину с холодностью, граничащей с враждебностью, как будто это она была виновна в смерти Элис.

— Я знаю, с кем он разговаривает.

— Он спросил, хочешь ли ты, чтобы и в твоей жизни появилась радость.

— Конечно, хочу, — ответил Джин, прошёл мимо чернокожего и скрылся за дверями из двойного стекла. — Я хочу чувствовать всё, что могу чувствовать.

Автобусная остановка была пуста, буфет и окошки были закрыты. Джин медленно прошёл цо вымытому выложенному кафелем полу и подошел к ряду запирающихся шкафчиков у дальней стены. И снова в его голове открылась какая-то дверка, и он начал вспоминать.

Он — маленький мальчик, ему лет восемь-девять, — его мать больше с ними не живёт, так что ему всё-таки скорее девять, — и сквозь окно своей спальни он видит звёзды. Ему захотелось пить, он встал и пошёл по коротенькому коридору, через большую спальню, в которой спал его отец, повернувшись на бок и тяжело дыша в сторону, его мраморно-белая спина как бы светилась в темноте.