Алан Глинн - Области тьмы (The Dark Fields)

К закрытию торгов в четыре часа вся комната была моей.

За следующие пару дней кабинет трейдеров у “Лафайет” оказался забит под завязку – к старожилам присоединилось немало новых лиц. Я эксплуатировал стратегию игры на понижение, начав атаку на целую пачку раздутых и завышенных акций. Мой инстинкт позволял опознавать такие безошибочно, и когда я видел, что они ведут себя полностью сообразно моим предсказаниям, я испытывал почти физическое удовольствие. В свою очередь, люди внимательно наблюдали за мной, и конечно хотели знать, как я это делаю, но поскольку они же делали на моих советах большие деньги, никто так и не набрался смелости подойти ко мне и спросить в лоб. Что было и к лучшему, потому что ответа у меня не было.

Я воспринимал это как инстинкт, хотя и основанный на информации, на большом количестве исследований, которые, благодаря МДТ-48, шли быстрее и полнее, чем мог бы подумать хоть кто-то в “Лафайет”.

Но и этим объяснялось не всё – потому что вокруг было достаточно исследовательских отделов, в которые было вложено немало средств и ресурсов – от дальних комнат без окон в инвестиционных банках и брокерских домах по всей стране, где сидели бледные, безымянные “количественники”, ночи напролёт ковыряющиеся в числах, до заведений, набитых математиками и экономистами, собирающими нобелевки, вроде Института Санта-Фе и МТИ. Я обрабатывал много информации для одного человека, это правда, но для таких организаций я был не конкурент. Так в чём же дело? В первый день второй недели в “Лафайет” я попытался оценить разные возможности – может, у меня информация лучше, или инстинкт сильнее, или это химия мозга, или загадочная синергия между органикой и технологией – но когда я сидел за столом, бездумно уставившись на монитор, эти мысли потихоньку врастали в ошеломляющее видение громадности и красоты собственно фондовой биржи. Пытаясь обрести понимание, я скоро осознал, что несмотря на её податливость предсказуемым метафорам – она как океан, небосвод, цифровое воплощение воли Бога – фондовая биржа, тем не менее, нечто большее, чем просто рынок, где торгуют акциями. В своей сложности и непрерывном движении круглосуточная глобальная сеть торговых систем была не меньше, чем образцом человеческого сознания, с электронными торговыми точками, формирующими первую робкую версию коллективной нервной системы человечества, глобальный мозг. Более того, какое бы интерактивное сочетание проводов, микрочипов, схем, клеток, рецепторов и синапсов ни требовалось для этой великой конвергенции электронной и мозговой тканей, в тот момент мне казалось, что я её нашёл – я подключаюсь и загружаюсь… мой разум стал живым фракталом, отображённой частью великого действующего целого.

При том я, конечно, знал, что когда бы человек ни оказался на принимающем конце такого откровения, адресованного ему одному (и написанного, например, в ночном небе, как у Натаниэля Готорна), откровение это может быть лишь плодом болезненного и сумеречного состояния сознания, но вот именно это было другим, эмпирическим, наблюдаемым – в конце концов, к концу шестого дня моей торговли в “Лафайет” я имел в активе непрерывную цепь побед и больше миллиона долларов на брокерском счету.

В тот вечер я пошёл выпить с Джеем и ещё парой ребят в заведение на Фултон-стрит. После третьего пива и дюжины сигарет, не говоря уже о пытке мнениями о дневной торговле от моих новых коллег, я решил махом разобраться со многими вещами – начать перемены, для которых пришло время. Надо было внести залог за новую квартиру – побольше, чем моя конура на Десятой улице, и в другом районе, может, в Грамерси-парке или даже Бруклин-Хайтс. Ещё выкинуть всю старую одежду и мебель, и все свои пожитки, и купить строго то, что мне необходимо. Что важнее, я решил перейти с дневной торговли на игровое поле побольше, может, заняться управлением активами, или хеджевыми фондами, или глобальными рынками.

Я торговал чуть больше недели, так что у меня не было представления, как подойти к этому вопросу, но когда я вернулся домой, как по сигналу, у меня на автоответчике обнаружилось сообщение от Кевина Дойла.

Клик.

Би-ип.

“Привет, Эдди, это Кевин. До меня тут странные слухи доходят. Позвони мне”.

Даже не сняв куртки, я схватил телефон и набрал его номер.

– Привет.

– Так что же это за слухи ходят? Бух.

– “Лафайет”, Эдди. Все говорят только о тебе.

– Обо мне?

– Да. Я сегодня обедал с Карлом и ещё несколькими людьми, и кто-то упомянул, что слышал о какой-то фирме по дневной торговле на Брод-стрит – и о каком-то трейдере, который добился феноменального успеха. После обеда я навёл справки, и всплыло твоё имя.

Я улыбнулся и сказал:

– Вот как?

– Эдди, это не всё. Потом я снова говорил с Карлом и сказал ему, что выяснил. Он заинтересовался, и когда я упомянул, что ты мой друг, он сказал, что хочет с тобой познакомиться.

– Прекрасно, Кевин. Я тоже хочу с ним познакомиться. В любое удобное время.

– Завтра вечером ты свободен?

– Да.

Он задумался.

– Так, я тебе перезвоню. И тут же повесил трубку.

Я сел на диван и огляделся. Скоро я отсюда выберусь – но ни секундой раньше, чем нужно. Я представил просторную, красиво обставленную комнату в доме в Бруклин-Хайтс. Увидел себя, стоящего у эркера, смотрящего на одну из тех засаженных деревьями улиц, по которым мы с Мелиссой часто гуляли в летние дни, по дороге из Кэррол-Гарденс в центр, и даже говорили, что когда-нибудь тут поселимся. Крэнберри-стрит. Ориндж-стрит. Пайнэппл-стрит.

Телефон снова зазвонил. Я встал и прошёл через комнату, чтобы снять трубку.

– Эдди, Кевин. Завтра вечером выпьем? В “Комнате Орфея”?

– Отлично. Во сколько?

– В восемь. Давай мы с тобой встретимся в семь тридцать, я объясню тебе кой-чего.

– Договорились. Я положил трубку.

И когда я стоял так, с рукой на телефоне, я почувствовал головокружение и тошноту, и на мгновение опустилась темнота. Потом, сознательно даже не заметив, что я шёл – и прошёл через всю комнату – я вдруг обнаружил, что тянусь к дивану, чтобы на него облокотиться.

Только тут я понял, что не ел уже три дня.

В “Комнате Орфея” я появился раньше Кевина и сел к стойке. Заказал газировки.

Я не знал, чего ждать от встречи, но не сомневался, что будет интересно. Имя Карла Ван Луна мелькало в газетах и журналах все восьмидесятые, оно стало синонимом того десятилетия и его прославленного служения Наживе. Может, теперь он стал тихим и скромным, но тогда председатель “Ван Лун и Партнёры” участвовал в нашумевших мутных сделках с собственностью, включая стройку гигантского и притом сомнительного офисного здания в Манхэттене. Ещё он на заёмные средства скупал контрольные пакеты акций, осуществил бесчисленные слияния и поглощения.