Алан Глинн - Области тьмы (The Dark Fields)

Звук телевизора прервал разговоры за стойкой, и все – с пьяной покорностью – уставились на экран, чтобы послушать заголовки новостей.

– Мирные переговоры по Ближнему Востоку в Кэмп-Дэвид закончены после двухнедельных напряжённых дебатов. Ураган Юлия надвигается на южное побережье Флориды, оставляя за собой руины. Донателла Альварез, две недели пролежавшая в коме после жестокого нападения в отеле в Манхэттене, умерла сегодня днём – полиция утверждает, что теперь идет расследование по делу об убийстве.

Я потрясённо уставился на экран, а диктор вернулся к подробностям мирных переговоров. Я схватился за стойку и стиснул её. Через пару секунд что-то буркнул – может, про себя, может, вслух – и повернулся, чтобы встать с табурета.

Пару секунд стоял, шатаясь. Комната начала кружиться, и я с трудом преодолел пару шагов до двери. Едва я вышел на улицу, как вся выпитая водка, вермут и оливки выплеснулись на тротуар.

Все выходные я пил, по большей части водку, и по большей части дома. В конце концов, а что ещё было делать? Я стал объектом расследования по делу об убийстве – хоть и, что удачно, под вымышленным именем – так что в таких обстоятельствах стаканчик-другой кажутся весьма уместными. Я больше не притворялся, что читаю “материалы”, так что погрузился в теленовости. Скоро я не хотел видеть ничего больше, и часами втыкал на безмозглую чушь, пьяно орал на экран, пока ждал следующего выпуска новостей.

О самой Донателле Альварез говорили мало – она умерла, что тут ещё скажешь. Большая часть репортажей сосредоточилась на политических последствиях её смерти. Снова начали требовать отставки министра обороны. Шумиха вокруг комментария Калеба Хейла про Мексику получила новый стимул, когда Альварез оказалась в больнице, и ещё один – после её смерти. Я не особо следил за событиями, но что-то всё равно слышал – и счёл тем противоестественным развитием темы, которое живёт своей жизнью и, как вирус, размножается в новостях.

Недель за шесть до того сообщили, что на частном собрании Калеб Хейл сказал, мол, Мексика стала для США обузой, и что “надо просто оккупировать её на хрен”. Источник, сливший информацию в “Los Angeles Times”, утверждал, что Хейл отметил коррупцию, мятеж, нарушения закона, долговой кризис и транспортировку наркотиков, как пять точек “пятиугольника нестабильности в Мексике”. Ещё были сведения, что Хейл даже цитировал Джона О’Салливана: “Нам суждено судьбой захватить весь континент”, и вспоминал, как читал статью под названием “Мексика: Иран по соседству”. Калеб Хейл тут же разразился ничего не опровергающим опровержением, а потом умудрился в интервью развить тему, на которую он якобы не говорил. Считали, что за речью Хейла скрывается президент, потому что он не только отказался требовать отставки министра, но и не осудил приписываемые тому высказывания – на что тут же хлынули потоком комментарии и предположения. Поначалу все обалдели и не верили, но дни шли, влиятельные лица время от времени подогревали мысли, и первый вывод о том, что министр обороны выпал из контекста, смягчился, даже превратился, как минимум, в широкое одобрение более жёсткой линии международной политики.

И вот стоило предположить под убийством Альварез расовые мотивы, как ярость споров зашкалила. Шли интервью, групповые обсуждения, звуковые фрагменты, шутки, горячные репортажи из пыльных приграничных городов, выстрелы в воздух на Рио-Гранде. Я смотрел с дивана, со стаканом в руке, и меня затягивало, как мыльная опера – и в алкогольном блаженстве я забывал, что, возможно, лишь отпечаток пальца или тест ДНК отделяет меня от живого участия в этом процессе, что я нахожусь в опасной близости от глаза урагана.

К концу выходных, однако, блаженство выродилось в оцепенение, потом в тревогу, а потом в ужас – моя структура взглядов изменялась. Я переставал смотреть новости, и к вечеру воскресенья пропускал их в обязательном порядке. Мне было всё проще переключаться на другие каналы, где шли повторы “Гавайи, пять-ноль”, и “Счастливые деньки”, и “Плавание на дно моря”.

В понедельник я попробовал остаться трезвым, но не преуспел. Я выпил пару банок пива днём, а потом открыл бутылку водки вечером. Большую часть времени я слушал музыку, и вечером свалился на диван в одежде. На прошлой неделе шло потепление, так что я оставлял окно открытым на ночь, но когда я в четыре часа ночи очнулся от бестолкового сна, я заметил, что заметно похолодало. Так что я, дрожа, встал с дивана, и пошёл закрывать окно. Потом снова сел на диван, но пока смотрел в синюю тьму ночи, дрожь не унималась. Ещё я почувствовал, что сильно бьётся сердце, неприятно и противоестественно колет в конечностях. Я видел две возможности. Может, моему организму не хватает алкоголя, здесь есть разные варианты – одеться и пойти в бар, или в корейский гастроном по соседству, купить пару упаковок пива, или вылакать кулинарный херес из своих запасов. Но вряд ли дело в бухле, потому что мысль о том, как я выхожу на улицу, топаю в сияющий неоном гастроном, где ходят другие люди, вогнала меня в ужас.

Ну вот, подумал я – у меня, блядь, приступ паники.

Я глубоко дышал и колотил запястьем по подушке, лежащей рядом на диване. Четыре часа утра. Я не мог никому позвонить. Не мог никуда пойти. Не мог спать. Я почувствовал себя загнанной в угол крысой.

Так я его и пересидел – на диване. Это было как сильный сердечный приступ, который длился час, но не убил тебя, и не оставил физических последствий, ничего, что может обнаружить доктор, если подвергнет тебя серии анализов.

На следующий день я решил, что надо что-то делать. Я скатился слишком низко и слишком быстро и знал, что ещё чуть-чуть, и я могу потерять всё – хотя теперь список этого “всего” был под вопросом. Всё равно надо что-то делать, проблема в том, что именно? Неотложным и давящим делом была ситуация с Донателлой Альварез, но тут я был бессилен. Потом шёл Ван Лун. Но если честно, я не мог толком поверить в то, что общался с ним. Подумать только, я “работал” с ним, да ещё над какими-то немыслимыми “финансами” сделки корпоративного поглощения. Наши встречи с ним – в “Комнате Орфея”, в его квартире, в офисе, в “Четырёх Сезонах” – казались сном, и подчинялись извращённой логике сновидений.

Но в то же время и плюнуть на него я тоже не мог. Больше не мог. Не мог игнорировать реальность, которая напрыгивала на меня при каждом взгляде на свой почерк в жёлтом блокноте Ван Луна. Может, это кажется нереальным, но я таки общался с ним, и помог решить вопросы по сделке MCL-”Абраксас”. Так что если я хочу с этого что-нибудь поиметь, мне надо разобраться с Ван Луном, и как можно быстрее.