Маркос - Четвертая мировая война

— Ельцина? Но разве объектом твоего анализа был не мексиканский правительственный кабинет?

— Нет, не только мексиканский. Ты должен знать, дорогой Ватсон, что неолиберализм — это бедствие всего человечества. Как СПИД. Конечно, мексиканская политическая система обладает столь умилительной степенью глупости, что не может не ввести в искушение. Тем не менее, все правительства, опустошающие мир, имеют между собой нечто общее: все их успехи построены на лжи и поэтому их фундамент столь же прочен, как и эта скамейка, на которой ты сейчас сидишь…

Я инстинктивно вскакиваю, проверяю сделанную нами из бревен и камышей скамейку и убеждаюсь в ее прочности и надежности. Уже успокоившись, я говорю Дурито:

— Но предположим, мой дорогой Шерлок, что плохие смогут удержать свою ложь в течение неопределенного времени, что их ложный фундамент останется по-прежнему прочен и они продолжат пожинать лавры…

Дурито не дает мне закончить и перебивает своим:

— Невозможно! Фундамент неолиберализма — это противоречие. Чтобы сохраняться, он должен пожирать себя самого и поэтому он сам себя разрушает. Здесь тебе и политические убийства, и наступание друг другу на ноги под столом на приемах, и всевозможные противоречия в поступках и декларациях государственных чиновников, и борьба между «группами интересов», и все остальное, что так часто лишает сна биржевых маклеров…

— Лишало сна. Думаю, они уже начали привыкать, тем более что биржа пошла в рост, — скептически замечаю я.

— Это мыльный пузырь. Он скоро лопнет. И ты еще вспомнишь мои слова, — говорит Дурито, улыбается с видом знатока и продолжает: — То что сейчас удерживает эту систему, ее и свалит. Это элементарно. Чтобы понять это достаточно прочитать «Трех всадников Апокалипсиса» Честертона. Это полицейская история, но как известно, природа подражает искусству.

— Мне кажется, что вся твоя теория — это чистая фант… — я не успеваю закончить. Скамья из бревен подо мной рушится с глухим звуком удара моего тела о землю и с менее глухим — вырвавшегося у меня проклятия.

Дурито умирает от смеха. Успокоившись, он говорит:

— Ты хотел сказать, что вся моя теория — это чистая фантазия? Ладно, как можешь видеть с твоего низкого уровня, природа подтверждает мою правоту. История и народ тоже немножко помогут.

Дурито дает понять, что беседа окончена и укладывается на газетные вырезки. Я даже не пытаюсь встать. Подтягиваю к себе рюкзак и устраиваюсь поудобнее. Мы умолкаем, глядя, как на востоке пространство между коленями гор наливается медово-пшеничным светом. Вздыхаем, что нам еще остается делать…

Вот так. Привет, и пусть ни история ни народ особо не задерживаются.

Суп с нежной болью в боку.

(Сокращенный вариант)

1 января 1996 г.

Народу Мексики:

Народам и правительствам мира:

Братья!

Не умрет цветок слова. Может умереть скрытое лицо тех, кто называет его сегодня, но слово, пришедшее из глубины истории и земли уже не сможет быть вырванным высокомерием власти.

Мы родились из ночи. В ней мы живем. В ней мы умрем. Но свет для других станет завтрашним днем, для всех сегодня плачущих ночь, для лишенных дня, для тех, кому подарок смерть, для тех, для кого запрещена жизнь. Для всех свет. Для всех все. Для нас боль и печаль, для нас радость непокорности, для нас невозможность будущего, для нас достоинство сопротивления. Для нас ничего.

Наша борьба за то, чтобы нас услышали, и негодное правительство шлет нам высокомерный окрик и затыкает уши пушечной канонадой.

Наша борьба из-за голода, и негодное правительство дарит желудкам наших детей свинец и бумагу.

Наша борьба ради достойной крыши, и негодное правительство разрушает наш дом и нашу историю.

Наша борьба за знания, и негодное правительство распределяет невежество и презрение.

Наша борьба за землю, и негодное правительство предлагает нам кладбища.

Наша борьба за достойный и честный труд, и негодное правительство покупает и продает тела и позор.

Наша борьба за жизнь, и негодное правительство предлагает смерть в виде будущего.

Наша борьба за уважение права решать и править, и негодное правительство навязывает тем кого больше, закон тех, кого меньше.

Наша борьба за свободу пути и мысли, и негодное правительство предлагает нам тюрьмы и могилы.

Наша борьба за справедливость, и негодное правительство переполняется преступниками и убийцами.

Наша борьба за историю, и негодное правительство предлагает забвение.

Наша борьба за Родину, и негодному правительству снятся чужеземный флаг и язык.

Наша борьба за мир, и негодное правительство провозглашает войну и разрушение.

Крыша, земля, труд, хлеб, здравоохранение, образование, независимость, демократия, свобода, справедливость и мир. Это было нашими знаменами на рассвете 1994 года. Это было нашими мечтами в ночи, длившейся 500 лет. Это сегодня наши требования.

Наши кровь и слово зажгли маленький огонек в горах и мы поднесли его к порогу обители власти и денег. Братья и сестры других рас и других языков, другого цвета, но общего с нами сердца, защитили наш свет и каждый сделал из него глоток собственного огня.

Попробовал власть имущий своим ветром погасить нас, но он лишь раздул наш свет в огнях других. Мечтает богатый погасить первый свет. Напрасно, уже много разных видов света, и каждый из них — первый.

Хочет высокомерный погасить непокорность, которую его невежество относит к рассвету 1994 года. Но непокорность, у которой сегодня смуглое лицо и истинный язык, родилась не вчера. Раньше говорила она на других языках и на других землях. Во многих горах и историях жила непокорность несправедливости. Говорила она и на языках науатль, пайпай, килива, кукапа, кочими, кумиай, йума, сери, чонталь, чинантеко, паме, чичимека, отоми, масауа, матласинка, окуильтеко, сапотеко, сольтеко, чатино, папабуко, миштеко, куикатеко, трики, амусго, масатеко, чочо, искатеко, уаве, тлапанеко, тотонака, тепеуа, пополука, мише, соке, уастеко, лакандон, майя, чоль, цельталь, цоциль, тохолабаль, маме, теко, ишиль, агуакатеко, мотосинтлеко, чикомусельтеко, канхобаль, хакальтеко, киче, какчикель, кетчи, пима, тепеуан, тараумара, майо, яки, каита, опата, кора, уичоль, пурепеча и кикапу. Говорила и говорит она и по-испански. Непокорность — не вопрос языка, а дело достоинства и способности чувствовать себя человеком.

Нас убивают за труд, за жизнь нас убивают. Нет для нас места в придуманном властью мире. За борьбу нашу тоже убьют нас, но при этом мы станем миром, в который поместимся все мы, и все мы без смерти будем жить в слове. Хотят отнять у нас землю, чтобы не слышно было шагов наших. Хотят отнять у нас историю, чтобы в забвении умерло наше слово. Не хотят нас, индейцев. Мертвыми хотят нас.