Борис Прокудин - In сайт / Out сайт, или Любовь из интернета

«Ох, уж мне эти умные мальчики, — подумала Саша, — спасу нет».

)) А кого ты собираешься к себе приближать? — написала она, — И главное, с кем воюешь на экономическом факультете МГУ? Извини, нестыковочка. Чего ты не на Тихоокеанском флоте? Или не буришь лед за Полярным кругом, а тусуешься в душной, такой далекой от степей Москве? Может, ты неоновые вывески с северным сиянием перепутал? Никита не отвечал.

)) Согласись, героика и экономический — это как звезды и тарелка щей.

)) Вообще-то я мечтал стать спасателем на пляже, — после паузы ответил Никита. — Звезды, море, подвиги, бикини, серфинг, ну и щи, конечно, — в столовке… Но у меня с младенчества водобоязнь. Я боюсь заглядывать даже в чашку с кофе: кружится голова.

)) Хорошо, что ты на проводе, курилка! А то думаю — снова конец связи. Таким ты мне больше нравишься. Ну, не скучай в степных просторах, мне пора. Да, не сомневайся в моем глубочайшем расположении. До скорого!

Никита был задумчивый парень лет двадцати. Ему очень нужен был человек, который бы его понимал и одобрял. Он недавно обнаружил, что с каждым днем разбирается в жизни все меньше. К примеру, он за последнее время научился варить борщ, водить машину и материться по-итальянски, кусок мозга, касающийся овладения материальным миром, развился, приятно разбух. Но мозг, занимающийся овладением самим собой, остался таким же, как был. Люди начали приводить его в замешательство. Борщом было уже не отмазаться.

Никита был из хорошей дружной семьи. Отец его, полковник, статный и усатый, читал курс химзащиты в Академии имени Фрунзе, носил папаху с кокардой и курил Яву-Золотую. Когда Никите исполнилось семь, полковник вплотную занялся просвещением сына.

Поводом стала стенка в туалете, изрисованная фигурками гусар. Вернувшийся с полевых учений отец сурово отшлепал сына, как того требовала народная педагогика. Потом трижды опустил усы в пивную пену и задумался, какая-то мысль огоньком зажглась в его глазах.

На следующий день в дверях квартиры появился сутулый солдатик с головой, похожей на помятую дыню. Он был выписан отцом из части для Никитиного образования. С рулоном ватмана, папкой картона, набором кистей и коробкой красок в руках он был призван из солдатской казармы, чтобы сделать из дитяти художника. Никита с жаром схватился за кисть и даже успел выдавить на нее из тюбика макаронину масляной краски, но солдат степенно остановил его, сказав, что все надо делать как надо. Он разложил на полу картон и ватман, попросил самые большие ножницы, линейку, циркуль и стал священнодействовать. Мама, выглянув из кухни, сказала, что так она резала крепдешин на гарнизонных курсах кройки и шитья.

Сначала они с Никитой вырезали и склеили цилиндр. Идеально ровный, заполированный глянцем белоснежной оберточной бумаги. Это было настоящее произведение картонного искусства. На следующем занятии смастерили куб, потом шар. Для шара сгодился старый резиновый мяч. Они кропотливо извели кипу газет «Красная звезда», покромсав их на мелкие кусочки. Потом заварили в кастрюле клейстер и стали лепить на мяч газетный сор слой за слоем, пока мяч заметно не прибавил в размерах. Наконец на поверхность, испещренную вкривь и вкось обрывками строчек из передовиц и боевых репортажей, был нанесен такими же обрывками оберточный глянец. Несколько дней белоснежный шар сох на подоконнике, вызывая острую зависть дворовых мальчишек. Потом был распилен пополам, отделен от резиновой основы и склеен с хирургической точностью, так что нельзя было даже заподозрить существование кругового рубца. Солдат сказал, что таким простым способом — газета да клейстер — можно скопировать любой скульптурный шедевр и якобы даже снять с кого-нибудь посмертную маску.

Наконец он дал Никите пучок простых карандашей, острых, как медицинские иглы, объяснил, что силуэт надо рисовать твердыми, а тени — мягкими, пришпилил лист ватмана к новенькому мольберту и дал задание десять раз нарисовать куб. «Любой человек, способный держать карандаш, может научиться рисовать!» — заявил солдат. На упражнение с кубом была дана неделя. Уже на второй день Никите стало невыносимо скучно, он изуверски обгрыз карандаши, покусал яркий, как леденец, чешский ластик, а когда учитель пришел на следующее занятие с бюстом Фрунзе в обнимку, Никиту найти не удалось. Солдат безуспешно приходил еще дважды, но Никита рисовать отказался. Он сидел на дереве и отстреливался яблоками.

Тогда отец решил привить ему любовь к радиотехнике. В дверях квартиры вновь появился еще один солдат. Похожий, но другой. В руках у него был чемодан с радиолампами и транзисторами, мотками проволоки и каким-то допотопным огромным паяльником. Солдат был счастлив пропустить несколько марш-бросков и занятий шагистикой, а вместо этого поковыряться с мальчуганом и поесть домашних булочек. В первый же день он заявил, что начинать надо с детекторного приемника, который они должны смастерить голыми руками. Никита не выдержал и трех занятий в синем тумане дымящейся канифоли. Пришлось солдату вернуться на плац и горланить песни.

Отец еще пытался научить Никиту выпиливать лобзиком шкатулки из оргстекла, играть на губной гармошке и мастерить табуретки. Все было впустую. Полковник еще тридцать раз опустил усы в пивную пену и, наконец, пришел к смелому педагогическому решению: «Пусть сын занимается тем, что самому нравится».

А Никите тогда больше всего нравилось группой в составе еще двух одноклассников взламывать трансформаторные будки по всему району, бегать по крышам детских садов, ползать по теплотрассам и собирать коллекцию жестяных банок из-под пива.

Когда Никите исполнилось четырнадцать, он обрел новую страсть: пить клюквенную настойку и вино «Монастырская изба», курить как паровоз и нравиться девчонкам старше его. Когда все вокруг становились панками и шокировали окружающих грязными балахонами и омерзительными поступками, Никита был уже мирным хиппи, отпустил длинные волосы, украсил себя ксивником, хайратником и фенечками, разучил четыре гитарных аккорда и в компании себе подобных пел о любви. Девушки, долго не раздумывая, прикрывали глаза и подставляли свои сладкие от вина губы его поцелуям.

К этому времени отец Никиты вышел в отставку, сбрил усы и занялся бизнесом, связанным с электрическими кабелями. Кабели стране были нужны, как никогда. С годами дело окрепло, и отец, сидя за столом и косясь на сына, все чаще стал заводить разговор о финансовых казусах, налоговом беспределе, ценностях среднего класса и особенностях литейного производства.

Никита повзрослел, сначала немножко попугал родителей, громко заявляя, что уедет искать себя во Владивосток, но в итоге поступил на экономический факультет МГУ. Папа вздохнул с облегчением, а мама принесла в дар иконе Божьей Матери в ближайшем храме свой золотой крестик, считая, что именно Она наставила сына на путь истинный и избавила от пагубных страстей. А Никита храбро и безропотно принял судьбу будущего наследника отцовского дела. Только, в отличие от родителя, он не был вполне уверен в том, что Бог создал человека исключительно для успешного ведения бизнеса.