Рон Батлин - Звук моего голоса

Вы весело звоните в дверь. Я тут жил когда-то, объясняешь ты девушке; ты познакомился с ней на вечеринке номер два и притащил сюда, чтобы не являться одному. Звоните еще раз — слишком громкая музыка — и входите. Рука в руку. В коридор из пальто, свернутых ковров и пустых полиэтиленовых пакетов. В розовый свет и бум-бум-музыку. Бум-бум по животу, бум-бум пониже живота.

— Извините, у нас sine qua non [1] Непременное условие (лат.). — Здесь и далее примеч. пер. , — говорит человек с усами. Потом, заметив, что ты не один, расслабляется. — Sine qua non, — повторяет он, оборачиваясь к девушке рядом с ним.

— Кто-то закрылся в туалете, а Чарли может блевануть в любую минуту, — поясняет невысокий человек. — Давай в сад, Чарли, через окно.

Хороший совет.

Чарли продолжает налегать на запертую дверь, а запертая дверь все от него ускользает.

Девушка — которую зовут Сандра, напоминаешь ты сам себе — держит тебя за руку.

— В кухню? — предлагаешь ты, ведя ее мимо музыки — бум-бум, — мимо sine qua non и мимо Чарли. По скользкому кухонному полу. Время довести состояние жизненно важных жидкостей организма до нормы.

— Выпьешь чего-нибудь? — спрашиваешь ты. — Господи, прямо великое переселение народов!

Ты отпускаешь пару шуток насчет завсегдатаев тусовок, потом вы подходите поближе к бумажным стаканчикам. Привет, привет — здороваетесь с местными. Они улыбаются вам, затем пятятся, будто вы оказываете на них какое-то странное давление. Переглядываются друг с другом.

— Все нормально, — объясняешь ты Сандре, — здесь приятная атмосфера.

Хелен, которая тут сейчас живет, поставила свой бумажный стаканчик и направляется к вам. Как и еще один твой приятель, Энди. С разных сторон комнаты. Ни один из них не улыбается.

Давным-давно ты думал, что знаешь и понимаешь, что такое конец: это когда ты идешь по тропинке, которая все сужается и наконец приводит тебя к мертвому отцу, сидящему в кресле. Однако теперь ты начинаешь подозревать, что в случившемся гораздо больше смысла и тебе придется все время перепрыгивать к тому моменту, когда ты проводил Сандру домой, вы сидели в ее комнатке и ты начал ее нежно целовать.

Хелен и Энди стоят перед тобой. Хозяйка и хозяин. Ты представляешь им Сандру.

— Моя новая знакомая.

Ты пытаешься шутить насчет великого переселения народов и завсегдатаев тусовок, потом продолжаешь:

— Похоже, хорошая вечеринка!

А они не улыбаются тебе в ответ. Чарли, с очень бледным лицом, скользит мимо, назад, в сторону окна.

— Очень хорошая вечеринка! — повторяешь ты, но они по-прежнему не отвечают улыбкой.

Энди взял тебя за руку, Сандры рядом уже нет. Кухня неожиданно становится пустой и огромной. Хелен и Энди несколько секунд просто стоят перед тобой.

Потом Энди говорит:

— Твой отец умер. Твоя мать не могла тебя найти, поэтому позвонила сюда. — Он хватает тебя за руку и спрашивает, в порядке ли ты. Хелен берет тебя за вторую руку. Кажется, будто они собираются заломить тебе руки за спину, чтобы повести по сужающейся тропинке к креслу, в котором сидит твой мертвый отец.

На Сандре были белые перчатки, которые она не сняла, даже когда вы пришли в ее комнатку. Ты отметил это про себя — едва не спросив, не собирается ли она показывать фокусы. Вместо этого ты спрашиваешь, есть ли что выпить.

— На полке, — ответила она. Небольшая бутылка рома и несколько стаканов.

Сандра села на кровать, все еще не снимая пальто; ты подошел и сел рядом, поставив ром и два стакана на маленький столик. Что тебе еще оставалось делать? Только что умер отец.

Девушка, которую ты встретил всего несколько часов назад, держит тебя за руку. Не глядя на тебя, она нервно покусывает губку.

— Можешь остаться у нас, если хочешь, — предложил Энди.

Хелен снова хватает тебя за руку.

— Да, — говорит она. — Оставайся у нас. В задней комнате; ведь ты не хочешь, чтобы…

Но вместо того чтобы ответить, ты слушаешь музыку, доносящуюся из зала. Бум-бум, девушки танцуют в полутьме или стоят у стенки…

Еще одно пожатие от Энди, и тебя снова ведут, заломив руки, по тропинке к отцу. Ты видишь, что его голова соскользнула набок к подголовнику кресла. Вокруг него очень темно.

Вечеринка посвящена двадцать первому дню рождения Хелен, теперь ты вспомнил, и у тебя для нее подарок — шелковый шарфик — во внутреннем кармане. Но хозяин и хозяйка успокаивают тебя, держа за руки с обеих сторон, и поэтому ты не можешь достать маленький пакетик — не вырываться же!.. Ты начинаешь их успокаивать: твой отец довольно долго болел, и его смерть не особая неожиданность. По сути, добавляешь ты, для него это избавление, потому что он мучился от боли. Ложь, конечно, однако напряжение слегка спадает.

Ты предпринимаешь еще одну попытку поднять руку, чтобы добраться до шарфика. Немедленно тропинка снова сужается, и вот тебя подвели уже достаточно близко, чтобы увидеть изможденный рот и глаза, глядящие прямо вперед.

Ты не можешь долго смотреть на него, ощущая меру собственной жизни на расстоянии между этим мертвым человеком и самим собой. Каждый миг взывает к твоему вниманию, даже самый короткий: например, качество молчания, после того как ты подал Сандре стакан с ромом, — паузу обычно заполняет какой-нибудь тост.

Сандра сидела на краешке своей кровати с тобой, совершенно посторонним человеком, у которого только что умер отец. Пальто и перчатки она наконец сняла. Сегодня она тщательно подобрала себе гардероб, чтобы провести приятный вечер, а теперь молча сидит рядом с тобой. Перед тем как выпить рома, как будто чтобы отвлечь ее от непроизнесенного тоста, ты очень нежно перевернул ее руку и поднял, чтобы поцеловать в открытую ладонь. Потом улыбнулся ей, взял стакан и выпил. Девушка ничего не сказала, а только отпила из своего.

— У меня в ушах все еще гудит, — заметил ты. — Музыка была слишком громкая.

Сандра согласно кивнула. Ты слегка сжал ее руку.

— На вечеринках всегда так громко, — откликнулась она.

Ты сидел очень близко к ней. Поставив стакан на столик, ты обнял ее и еще раз слегка сжал руку.

— Все в порядке? — спросил ты.

Ты увидел ее полуулыбку и поэтому положил ей руку на плечо и притянул к себе.

— У него было больное сердце, — объясняешь ты Хелен и Энди.

Однако только сейчас, спустя десять лет после того, как ты произнес эти слова, ты осознаешь всю двусмысленность своего замечания. Именно двусмысленность позволила тебе сказать то, что ты на самом деле чувствовал по отношению к нему.

— В какой-то степени, — продолжаешь ты развивать свою мысль, — это благо. Но даже когда это происходит… — По их лицам видно, что они тебе верят. И ты добавляешь: — Я сначала выпью, а потом пойду домой.