Фредерик Бегбедер - Каникулы в коме

Каждый борется за себя, как может. Некоторые пытаются вести беседы, несмотря на шум. Им приходится часто повторять слова и постоянно напрягать притупившийся слух. Но на дискотеке кричать бесполезно. Чаще всего дело кончается тем, что собеседники невпопад обмениваются номерами телефонов, нацарапанными на тыльной стороне ладони, и откладывают беседу до лучших времен. Другие танцуют, держа в руках стаканы и вперив в них взгляд. Время от времени они сильно рискуют, поднося их к губам: при этом любое неловкое движение локтя соседа ведет к тому, что они обливают себя. Поскольку на дорожке невозможно ни пить, ни разговаривать, созерцание собственных ботинок представляется Марку вполне этически допустимым занятием. Не стоит думать, что вся абсурдность ситуации ускользнула от него. Напротив, никогда он столь ясно не осознавал свою принадлежность к классу юных идиотов из хороших семей, как в этом одиночестве посреди толпы охваченных энтузиазмом безумцев, на этом беломраморном полу, воображая себя бунтарем, при том, что принадлежит он к весьма привилегированной касте, в то время как миллионы людей спят на улице при температуре ниже 15С, подложив под себя лист гофрированного картона. Он все это знает и именно поэтому уставился в пол.

Временами Марк смотрит на свою жизнь со стороны – как люди, пережившие клиническую смерть. В эти мгновения Марк беспощаден: он ненавидит этого мудозвона, он ничего ему не прощает. И все-таки, скрежеща зубами от злости, всегда возвращается в свою телесную оболочку. Его стыд, его беспомощность, его капитуляция перед действительностью как раз и объясняются тем фактом, что он не хочет себя простить. Что тут поделаешь? Ты не изменишь мир. Так что тебе только и остается, что рассматривать свои ботинки и пытаться склеить дамочку-атташе. По этому поводу ему вспоминается знаменитая история про мисочку с водой, в которой полощут пальцы. История случилась не то с генералом де Голлем, не то с королевой Викторией. Один африканский царек, которого с помпой принимали во дворце, выпил воду из своей мисочки в конце банкета. Глава государства, принимавший царька, в ответ дипломатично поднес свою к губам и осушил ее до дна, и глазом не моргнув. Всем присутствующим не оставалось ничего другого, как последовать его примеру.

По мнению Марка, этот анекдот – притча о нашей эпохе. Мы ведем себя абсурдно, гротескно и смехотворно, но, поскольку все вокруг ведут себя точно так же, это поведение постепенно начинает казаться нам нормальным. Ты должен посещать школу, вместо того чтобы заниматься спортом, ходить в университет, путешествовать по свету, пытаться устроиться на службу, делать то, что тебе хочется… Поскольку все поступают так, на первый взгляд все идет как надо. Наша материалистическая эпоха стремится к тому, чтобы приложиться ко всем мисочкам для полоскания пальцев без исключения.

– Моя следующая книга будет называться «Мисочки для полоскания пальцев», – говорит Марк типичной пресс-атташе 90-х. – Это будет сборник эссе о постлиповецкианском обществе.

Они возвращаются в бар. Барышня улыбается, демонстрируя прекрасные белые зубы, но Марк быстро встает, бормочет какие-то извинения и исчезает. Дело в том, что у мадемуазель между резцами застрял листик латука, и эта маленькая деталь портит впечатление от ее улыбки раз и навсегда.

Полночь, девушки вокруг полуодеты, Марк – жалок. Дебош в разгаре. Звездный хаос Вселенной оборачивается морем разноцветных конфетти. Кислотное сиртаки звучит вот уже более получаса.

Марк безостановочно курсирует между баром и танцполом, поглощая стакан за стаканом «Лоботомию», которая постепенно подтачивает его силы. Он телепатически общается с инфразвуковой басовой партией, настойчивой, как отбойный молоток. Жосс умеет гипнотизировать прожигателей жизни. Сегодня он решил сотворить свой шедевр – без страховки и в прямом эфире. Он одновременно работает на шести проигрывателях, смешивая «Грека Зорбу», технотранс, тремоло виолончелей, андские флейты, стрекот пишущих машинок, беседы Дюра с Годаром. Завтра от всего этого останется одно лишь воспоминание. Чтобы сгустить атмосферу, Фаб раздает гостям свистки. Танец спорадически вспыхивает и стихает: это движение по петле, философия исступленности, теория сложности. Танец – это вечное возвращение, скачка цифровых лошадок на сошедшей с рельсов карусели. Люди становятся в круг, берутся за руки, крутятся на одном месте. Единственный факт бесспорен: у девушек множество грудей.

Марк закрывает глаза, чтобы не видеть их, и тут же светящиеся круги начинают свою вертлявую пляску у него под веками. Боже мой, ведь все эти девицы под одеждой – голые! Восхитительные пупки, очаровательные жилки, задорные носики, хрупкие шейки… Вся его жизнь заполнена существованием юных flappers, затянутых в маленькие черные платьица, возможность встречи с этими тающими на глазах созданиями удерживает его от прыжка в пустоту. Как правило, их имена оканчиваются на букву «а». Их бесконечные ресницы изогнуты, на манер трамплина для прыжков. Если спросить, сколько им лет, они отвечают – как ни в чем не бывало – «двадцать». Должно быть, они считают, что самое сексуальное в них – это возраст. Они никогда не слышали о существовании Марка Марронье. Ему придется врать, держать их за ручку, интересоваться, как идут дела в Школе международных отношений, обслуживать по полной программе. Эти девочки слишком быстро выросли и понятия не имеют о всяких там «петушиных» словечках. Их легко заманить в западню. Когда им цитируют Поля Леото, они рассеянно грызут большой палец. Сущие мелочи приводят их в восторг. Да, конечно, Марк знаком с Габриэлем Метцнеффом и Жераром Депардье. Да, он бывал у Дешаванна и Кристин Браво. Ради подобной добычи он готов скрутить голову всем своим принципам, забудет об игре в «Name-Forgetting».

В самый неожиданный для Марка момент они, возможно, коснутся своими губами его губ и попросят проводить их домой – в маленькую комнатку для прислуги без прислуги. Зайдет ли он? Будет ли целовать в шею в такси? Кончит ли на лестничной клетке прямо в брюки? Будет ли прикноплен над кроватью постер Ленни Кравитца? Сколько раз они будут заниматься любовью? Удастся ли им в конце концов угомониться во имя всего святого? Не кинется ли Марк наутек со всех ног, обнаружив последний роман Александра Жардена на тумбочке? Марк снова открывает глаза. Ондин Кензак, прославленная фотографиня, тоскует над шампанским, окруженная тол пой плейбоев, которых она кокетливо одергивает. Расфуфыренные дамы полусвета изображают гермафродитов – лишь бы оставаться полу чем-то. Генри Чинаски поглаживает задницу Густава фон Ашенбаха, который не имеет ничего против. Жан Батист Гренуй нюхает подмышки Одри Хорн. Антуан Дуанель пьет из горлышка мескаль консула Джеффри Фирмина, дежурного дряхлого урки. А Хардиссоны играют в регби со своим младенцем (Жан Мари Руар реализует попытку). Люди нажираются латиноамериканскими коктейлями и германо-пратскими каламбурами: чтобы разрушить мир, все сгодится. Внезапно огни гаснут, и откуда-то сверху над всем этим зверинцем звучит знакомый, хриплый, с ленцой голос: «Summertime» в исполнении Луи и Эллы. Жосс объявляет в микрофон американскую пятнадцатиминутку. Марк пользуется случаем, чтобы взять на абордаж Ондин Кензак: